За долгие годы службы Йозефа неоднократно присутствовала при родах, но ни разу не видела такого равнодушия к собственной кровинушке, как в случае матери Фанни. Покидая родильный дом, та не взяла с собой даже карточку с датой рождения и порядковым номером малышки — единственное свидетельство, с помощью которого впоследствии можно было бы ее найти.

Тем не менее за стенами воспитательного дома существовал человек, кому судьба девочки была небезразлична. Йозефа вспомнила, как испугалась, когда на ее личный счет впервые поступили деньги. Это был анонимный взнос наличными с указанием цели платежа: «Ребенок № 6572».

Сумма была небольшой, но достаточной, чтобы одеть девочку, прокормить ее и обеспечить всем необходимым.

Конечно же, Йозефа бросилась с расспросами в банк. Но говоривший с ней работник клялся, что не помнит человека, сделавшего взнос.

Через месяц, первого числа, деньги поступили вновь, а недавно на счету оказалось уже третье по счету пожертвование. У Йозефы волосы шевелились на затылке, когда она думала о том, кто же мог получить доступ к номеру ее личного счета. Без сомнения, это человек влиятельный и со связями. И он знает о существовании ребенка № 6572.

«Как там дела у малышки?» — гадала Йозефа.

Она постаралась найти для Фанни надежную женщину с безупречной репутацией, уже вырастившую других детей из воспитательного дома. Надзирательница надеялась, что та хорошо позаботится о Фанни и, возможно, даже полюбит ее. И все же отдавала малышку в приемную семью с тяжелым сердцем.

Она знала, что ее чувства неправомерны. Ей следовало заботиться о благополучии всех детей, а не предпочитать одного ребенка другим. Такого не случалось с Йозефой за все тридцать лет службы.

«Но почему-то, — подумала она, закрывая дело Фанни, — эта малышка не отпускает меня с тех пор, как ухватила крошечной ручкой за палец».

Йозефа посмотрела на тощую папку, хранящую всю жизнь Фанни, и подумала о деньгах, которые неизвестный каждый месяц перечислял в пользу девочки.

Если кто-то хочет, чтобы Фанни выросла, не зная нужды, долг Йозефы — исполнить волю этого человека. Поэтому на следующий день она решила навестить приемную мать и проверить, хорошо ли та заботится о малышке. Если да, женщина получит деньги, поступившие на счет Йозефы за последние три месяца, а затем и последующие пожертвования, если они будут.

Внезапно надзирательницу перестали тревожить анонимные взносы. Ей даже захотелось, чтобы деньги поступали и впредь, причем как можно чаще: тогда у нее появится веская причина навещать Фанни.

Назавтра в первой половине дня Йозефа вышла из омнибуса на Таборштрассе в венском районе Лео-польдштадт. Царила чудесная весенняя погода. После долгой холодной зимы — снег растаял лишь незадолго до Пасхи — тепло, свет и солнце побуждали людей выйти на улицу. Домохозяйки делали покупки, няньки катили перед собой коляски, мастеровые стучали молотками и пилили во дворах, а продавцы спешили на ближайшую сельскохозяйственную биржу.

Йозефа зашла в булочную рядом с биржей и за пару геллеров[2] купила пакетик с обрезками выпечки. Кроме Фанни в семье было двое родных детей. В радостном предвкушении надзирательница поспешила дальше и через несколько минут подошла к зданию, которое занимало предприятие Иоганна Шпиринга, собирающее вагоны для венской конки. Из дела госпожи Шиндлер она знала, что ее муж работает здесь столяром, и с любопытством заглянула во двор. Из сарая доносился звук пилы. Группа рабочих устанавливала новенький пассажирский вагон на ходовую часть. Поскольку Йозефа не знала, как выглядит приемный отец, она поторопилась дальше. Через два дома от предприятия находилась синагога. Рядом с ней ютилось узкое старое здание с эркером. В нижнем этаже располагалась небольшая типография, над ней — квартира. Йозефа поискала на фасаде номер дома и удовлетворенно кивнула. Здесь и жила Фанни — во флигеле во дворе.

Через ворота в арке надзирательница вошла во двор. Внутри играли с волчком двое мальчишек и подметала землю пожилая женщина.

— Бог в помощь! Где я могу найти семью Шиндлер? — обратилась к ней Йозефа.

— Где-где! Там, где шумно, — пробурчала женщина, не прекращая мести. — Дети орут день и ночь. Спать невозможно, — добавила она ворчливо.

Йозефа озадаченно посмотрела на нее, но тут уже услышала отчетливый, хоть и негромкий плач ребенка, доносящийся из флигеля. Она поспешила через двор на звук и распахнула входную дверь двухэтажной постройки с серым облупившимся фасадом. Воздух на лестнице был затхлым и влажным. Крики младенца стали громче. Они доносились из квартиры на первом этаже. Йозефа постучала в деревянную дверь. Реакции не последовало. Она собиралась постучать еще раз, но услышала шаги. Дверь приоткрылась, и оттуда выглянула угрюмая бледная женщина с нечесаными волосами и в грязном платье.

Йозефа только что рот не открыла от удивления: «Что случилось с той опрятной здоровой женщиной, которая забрала Фанни из приюта три месяца назад?»

— Госпожа Шиндлер? — спросила она нерешительно.

— Чего надо? — Голос женщины звучал недобро.

Пока Йозефа собиралась с мыслями, мальчик лет четырех-пяти подбежал к матери и прижался к ее ногам, рассматривая незнакомку одновременно с недоверием и любопытством. Хотя в коридоре было холодно и сквозило, на ребенке не было ни ботинок, ни носков, только деревянные сабо. Колени, которых не закрывали короткие штанишки, выглядели острыми, а ноги — пугающе худыми.

— Бог в помощь, госпожа Шиндлер. — Йозефа справилась с удивлением и вежливо улыбнулась. — Вы, наверное, не узнаёте меня. Я Йозефа Пфайфер, надзирательница воспитательного дома. Хочу увидеть Фанни.

О причине визита она решила пока что не говорить и попробовала заглянуть в коридор, но в узком проходе без окон было слишком темно, чтобы разглядеть обстановку. За прикрытой дверью в конце коридора отчетливо слышался крик ребенка.

— Давайте войдем в квартиру, — предложила Йозефа. — Здесь сложно говорить.

— Сейчас никак не подходящее для этого время, — возразила хозяйка и уже начала закрывать дверь, но Йозефа ее опередила. Оттолкнув женщину и мальчика, она устремилась по коридору и ворвалась в темную маленькую кухню. Там было прохладно, пахло плесенью и человеческими миазмами. Свет едва просачивался сквозь единственное окно. На узком подоконнике стоял горшок с чахлой геранью. Под ним располагался диван, спинку которого украшало вязаное покрывало.

Однако Йозефу интересовал деревянный стол с четырьмя стульями, стоявший посреди комнаты. На столешнице лежала Фанни и орала из последних сил. Шевелиться она не могла, поскольку была туго спелената до самого горла. Рядом валялся сосательный мешочек — льняная сумочка, которую наполняли смоченной самогоном мукой или сахаром и давали ребенку. Йозефа по целому ряду причин считала эту хитрость крайне вредной.