Она повернулась ко мне:

– Тедди, ты, наверное, переживаешь, что Дэвид так часто уезжает?

– Ну, он всего лишь в Милане, – ответила я. – Хотя, надеюсь, в следующий раз он возьмет меня с собой. Я бы пробежалась по магазинам!

Я снова посмеялась, приглашая остальных последовать моему примеру, но женщины молчали, только Анна издала короткий смешок.

И тогда я стала думать о том, что именно меня должно беспокоить в отъездах Дэвида, но не могла спросить об этом Марго и доставить ей удовольствие своей неосведомленностью или дать понять им всем, моим новообретенным подругам с их присущей выпускницам колледжей самоуверенностью, дипломами Редклиффа, компетентностью и одновременной бестактностью Новой Англии, что я почти ничего не знаю о своем муже, понятия не имею, чем он занимается каждый день, хотя уже несколько недель работаю с ним в соседнем здании.

– Ой, смотрите, – воодушевленно прошептала Китти, и я была благодарна ей за смену темы, но лишь до тех пор, пока не увидела, куда она показывает.

К Джиму, мужу Барб, и послу подошла компания мужчин, все обменялись рукопожатиями.

– Они здесь! – в голосе Барб тоже звучал восторг.

Я снова очутилась в вагонетке в парке «Шесть флагов над Техасом», провалилась в тоннель у салуна-гостиницы и летела вниз.

Ведь, конечно же, как я могла подумать, что смогу избежать этого момента? Глупая, наивная Тедди. Подошедшие были из русского посольства, а среди них – блондин с темными, как у кролика, глазами.

Волк обратил на нас острый взгляд своих голубых глаз и улыбнулся – в тот миг мне показалось, что улыбка предназначалась именно мне, и я снова заподозрила, что он может знать, – и они с Джимом неторопливой походкой направились к нам, оставив русских неловко топтаться у стойки.

– Дамы, у меня для вас кое-что интересненькое! – радостно заявил Волк, впрочем, стараясь не повышать голоса. Он светился, словно мы перенеслись в рождественское утро и на дороге у дома стоял новенький «Бьюик» с нашими именами и бантом.

– Хотите познакомиться с самыми настоящими коммунистами из плоти и крови? – спросил он.

– А это безопасно? – спросила Барб. – Разве они все не шпионы? Дорогой, ты говорил… – она умолкла, поймав на себе взгляд мужа.

Волк только посмеялся.

– Ну, видите ли, нам пришлось их пригласить. Они позволили нам посетить их этот, как его… Национальный праздник. Как же он называется?

– Первомай, – подсказал Джим. – Это как наш День труда.

– Странное было сборище, – сказал Волк. – Очень странное… Особенно эта музыка.

Он почесал подбородок, на несколько секунд уйдя в собственные мысли.

– Много криков, а потом что-то вроде церковного пения. Жуть.

Он снова оживился.

– В общем, нам пришлось их пригласить – показать, как выглядят нормальные вечеринки. Ну как, дамочки, – сказал Волк, и этого я боялась больше всего, – хотите познакомиться с русскими Ваньками или нет?

Мы все кивнули – и я наверняка тоже, ведь от меня этого ждали, – и Волк взял меня под руку и повел вперед, но только потому, решила я, что я стояла к нему ближе всех, а не потому, что ему было известно об определенных причинах, по которым я не горела желанием знакомиться с теми мужчинами. По пути Волк шепнул мне на ухо:

– Покажем им, что такое истинная американская красота, как много они упускают со своими матрешками – этими крепкими тетками с пропагандистских плакатов, у которых руки размером со свиную рульку.

Наверное, я не нашла бы в себе сил передвигать ноги и тащить себя вперед, если бы в те несколько секунд, что мы проделывали путь до русских, внутри не теплилась безумная надежда на то, что Юджин – Евгений – меня не вспомнит. Быть может, он увидит перед собой лишь новую женщину – доведенную до совершенства безупречную Тедди. Настоящую незнакомку. Может, печальная, ненормальная, отчаявшаяся Тедди шестилетней давности пропала навсегда.

Я могла думать только об этом, когда мы подошли к мужчинам и всех представили друг другу, каждую жену каждому из коммунистов:

– Приятно познакомиться, господин Ларин, – сказала я, когда очередь дошла до меня, и увидела, как в его животном взгляде мелькнули огоньки узнавания, и почувствовала, что мой голос звучит легко и непринужденно, словно передо мной всего лишь очередной незнакомец. Так странно было тонуть в мутной воде озера Каддо, понимая, что ни одна живая душа меня не слышит.

13. Вилла Таверна

Пятница, 4 июля 1969 года

Едва дождавшись возможности отлучиться, я почти бегом бросилась по лужайке, а потом по садовым дорожкам, по которым всего пару недель назад гуляла с Линой. Наверное, сбежала даже неприлично рано, но мне нужно было, потому что я просто не могла держать себя в руках. Мне нужно было остаться одной, прежде чем потеряю контроль и разоблачу себя; я понимала, что в любую минуту у меня могут затрястись руки. Казалось, меня вот-вот стошнит.

Он притворился, что мы не знакомы, но я знала: он меня увидел. Увидел, кто скрывается за этим платьем от Valentino, за личиком, сияющим от дурацких таблеток, и нескончаемой ложью.

Дорожка убегала далеко вперед по территории виллы, и я шагала быстро, огибала многовековые статуи и фонтаны, которых не видела раньше. Решила зайти так далеко, насколько смогу, стараясь сосредоточиться на успокаивающем звуке собственных шагов по гравию и мысли, что, может быть, к моменту, когда я вернусь на праздник, что-нибудь изменится. Может быть, все уйдут. Или мир станет другим; может, мое прошлое каким-то образом исчезнет, будто его и не было.

Раньше я мыслила именно так, откладывая проблемы в долгий ящик, живя одним днем. Как я уже говорила, это одна из причин, по которым я всегда попадала в беду.

В моей руке по-прежнему был бокал шампанского, и он покрывался влагой, и капли конденсата падали мне на платье, окрашивая яркую ткань в более глубокий алый цвет, пока я проходила мимо очередного фонтана, статуи Нептуна или бюста Цезаря.

За пределами вечеринки, под кронами деревьев, было темно, но статуи вдоль дорожки подсвечивались снизу, отчего их силуэты искажались. Я на несколько секунд остановилась перед венчавшей колонну бронзовой скульптурой la Lupa Capitolina – Капитолийской волчицей. Той самой, что выкормила основателей Рима, Ромула и Рема, когда они еще детьми были брошены на берегах Тибра. Я представила, каково это – обнаружить младенца и испытать звериный инстинкт покормить его. Каково это – быть матерью.

Я начинала понимать, что мне не суждено этого узнать. Не теперь. Особенно если это будет происходить со мной снова и снова – если мертвецы, которых я вроде бы похоронила, продолжат восставать из-под земли, куда бы я ни пошла.

В Риме все должно было сложиться иначе. Это был мой шанс стать новой, лучшей версией себя, но теперь я понимала, что той версии никогда не существовало и не будет существовать.

И в какой бы безопасности я ни ощущала себя в Волчьих лапах, это была лишь иллюзия. Может, он и приглашал на вечеринки русских дипломатов, но никто не потерпит того, что жена американского госслужащего состояла в любовной связи с одним из них. Вспомнились слова Барб: «Разве они все не шпионы?», а потом история, рассказанная Анной при нашей первой встрече, – о женщине в Берлине, передающей секретные сведения любовнику из Союза. И уже неважно будет, что так получилось ненамеренно, – вряд ли мне кто-нибудь поверит.

Вдруг я услышала хруст гравия за спиной и, обернувшись, увидела приближающегося мужчину. Не случайного гостя, а Волка. Его ковбойскую самодовольную походку я узнала бы везде. Он выглядел так, словно ввязался в перестрелку, а я его злейший враг. Сомнений не было: Евгений все ему рассказал, и Волк пришел, чтобы увести меня.

– Жуткая, да? – сказал он, поравнявшись со мной и подняв взгляд на статую Капитолийской волчицы с набухшими сосками и странных маленьких человечков под ней, которые выглядели зловеще из-за подсветки.

– У тебя все хорошо? – спросил он, когда я так и не ответила.

Я кивнула – сил говорить не было, – и он сказал:

– Теперь все