В общей зале за длинным дубовым столом сидело трое, по виду – вельмож литовских, на лавке у стены теснились, опять же, ежели судить по виду – писари и секретари, шесть или семь душ, в темноте было не разобрать, а за отдельным столом, поособь, восседал канцлер литовский Лев Сапега – коего я сразу признал, ибо видел его и в Остроге, и в Дубно неоднократно. Вглядевшись в лица вельмож за столом, я распознал Дмитрия Халецкого, подскарбия великого литовского, Станислава Нарбута, воеводу мстиславского, и в благообразном старце в клобуке – узнал я Его Преподобие Нафанаила, архиепископа полоцкого и витебского.

Надобно сказать, что нечто такое я и ожидал увидеть – хотя Наливайка до самых дверей в шинок не проронил о пригласивших его ни слова. Но, помятуя речь Его Милости князя Острожского – был я уверен, что встреча будет именно таковой, вот только участие канцлера не предполагал. Как видно, ставки были всё ж очень высоки….

– Канцлер прибыл в Быхов на встречу с Наливайкою? – изумлённо спросил подскарбий мстиславский.

– Именно так. Наливайка от порога снял шапку, поклонился в пояс урядным литовским и особо – архиепископу, после чего снял саблю, и, подойдя к столу – сказал: «Я к вам, ясновельможное панство и к вам, Ваше высокопреосвященство, с добрым словом и пожеланиями всех благ от Его Милости князя Острожского. Я его внучатый племянник, вот моё родовое письмо». – И с этими словами Наливайка положил на стол свиток, полученный в Млынове из рук князя Василия. «Мы знаем, кто ты» – ответил канцлер. А затем, поднявшись, подошёл к Наливайке и, глядя ему в глаза, сказал: «А теперь мы хотим услышать, чего ради ты пришел на Литву и разоряешь наши города».

Наливайка взгляд канцлера выдержал, и ответил – медленно, взвешивая каждое слово: «Войско моё не разоряет города литовские, но собирает стации на большое, важное и тайное дело, не терпящее отлагательства. Ради него я к вам и приехал». Канцлер кивнул: «Говори». И Наливайка, не спеша, не повышая голос, но и не слишком затягивая – изложил всё то, что за неделю до этого поведал нам Его Милость князь Острожский в корчме на окраине Млынова.

Говорил он недолго, минут десять – но рассказал всё, и о Вальном сейме, и о княжестве Русском, и о нашем неприятии унии, и о коронации Жигимонта Вазы короной Владимира Святого. Вельможи литовские все выслушали, не перебивая, и озадачились. Канцлер же, помолчав, велел высказать своё слово пану Нарбуту, как самому младшему из урядных литовских.

Пан Нарбут встал и объявил, что личит нужным княжество Русское поддержать, унию – пресечь, а Литве – выслать в Киев вспомогательное войско для обереженья Вального сейма. Наливайко воспрял было духом, но тут встал пан Дмитрий Халецкий – и его речь оказалась не столь к нашему делу дружественна и нашему уху приятна. Прежде всего, сказал он, Жигимонт Ваза – католик из католиков, и само существование православного княжества Русского в составе Речи Посполитой есть для него нонсенс и немыслимость. Короноваться короной Владимира Святого он не станет ни при каких обстоятельствах, и это значит, что сейм наш будет объявлен воровским сбором изменников Речи Посполитой. Против коего король или объявит посполитое рушение, или, по крайности, отправит квартовое войско, ныне промышляющее в Молдавии. Что означает войну внутри Речи Посполитой. Конечно, ежели Литва выкажет поддержку княжеству Русскому, в Сейме иль Сенате, а лучше и там и там – то будущность у такого образования есть – но весьма сомнительно, что такая поддержка будет выказана. Ибо в Сенате от Литвы заседают одни лишь сторонники унии…. Как позже выяснилось, пан Халецкий, говоря о сторонниках унии, имел в виду и себя, ибо это именно он через год велел запечатать соборную церковь святого Николая в Бресте, дабы не дать противникам унии собраться вместе. Ну да это уже не так важно – ибо затем своё слово сказал архиепископ полоцкий, витебский и мстиславский Нафанаил; речь свою он изложил сидя, ибо был ветх годами, тяжко болен и едва мог говорить. Его слова я помню, как сейчас. Прежде всего, он попросил нас не горячить речей своих. «Сынки мои, не ожесточайте сердец ваших, не богохульствуйте и не клянитесь на крови, не разжигайте зла в своей душе и не желайте смерти инако мыслящим. Мы здесь собрались, чтобы выслушать пана Наливайку и дать ему ответ – и вот что я вам скажу, панове. Уния сегодня не остановима, ибо желают её владетельные князья, епископы и нобилитет Литвы и Короны, Его Милость король и великий князь, урядные Короны и Литвы и двор. Но не в этом главная беда – она в ином. Шляхта и обыватели городов наших уверовали в благость унии, в то, что с принятием сей схизмы вся жизнь их по мановению руки изменится, придут благополучие и изобилие, потекут молочные реки в кисельных берегах. И убеждений этих нам, людям прежнего времени, не преломить. Я стар, жить мне осталось такую малость, что и кот мой меня переживёт – наследник же мой, Гермоген, всей душою за унию. И все мои поползновения наставить его на путь истинный – тщетны: уверен он, что уния позволит православным Литвы сделаться такими же европейскими обывателями, как и поляки, шленжаки, венгерцы иль баварцы. Противу этого невозможно устоять – ибо доселе мы не жили униатами, и не знаем, как это будет. Сторонники унии твердят, что после её принятия наступит в Речи Посполитой и особливо на Руси Литовской Золотой век, расцветут науки и ремёсла, нравы умягчаться – и нам нечем на это возразить. Литва пока противится унии, и на Руси не все клирики и миряне готовы целовать католическое распятие – но с каждым днём сторонников унии становится всё более. Посему, пан Наливайко, думаю я, что замысел ваш, хоть и благоразумен – но успехом не увенчается. Русское княжество – это правильно и разумно, но ныне это более идея, нежели реальность. Католическая вера в Речи Посполитой ныне на подъёме, и естественным ходом вещей подминает под себя приходы православные, приведя их к унии. И столь же естественный ход вещей – что Корона впитала в себя Русь Литовскую и далее движется навстречь солнцу, добираясь мало что не до берегов Дона». Тут Его высокопреосвященство замолчал, переводя дух, а затем, оглядев нас с едва заметным сочувствием и сожалением – сказал: «Русское княжество уже есть, и быть ему во веки веков – но не на брегах Днепра иль Припяти, и уж точно не на Волыни и Подолии. Русское княжество православное – на Москве, и