Но к имени Эльжбеты Острожской нам всё же пришлось вновь обратиться – уже на Литве, когда всеми пятью полками мы перешли через Припять и шли на Слуцк. В полку Мартынка, какой сменил полковника Звежинского, получившего в наследство фольварк Старокони под Люблином и оставившего нас ещё в октябре, объявился Остафей Слуцкий. Был он из вступивших в войско наше во Владимире Волынском охотников, и спросил у своего полковника позволения поговорить с предводителем ватаги нашей. Мы тогда, помниться, третий день шли по лесным дорогам, средь бесконечных заснеженных ельников, тишина была вокруг, как на заре времён… Эта часть Литвы в те годы была безлюдной, лишь зубры да олени попадались нам на пути, да стаи волков шли по нашему следу. После обильной селеньями, городами да замками Волыни казалось, что вступили мы в легендарные жмудские пущи, в коих по сию пору редкие насельники рядятся в звериные шкуры и огонь добывают кремневыми бойками…

Так вот, об Остафее Слуцком. Наливайка велел ему подъехать и поведать, что хочет он сказать. И, как выяснилось, ему было, что сказать. Объявил он, что является сыном князя Семёна Юрьевича Слуцкого и Эльжбеты Острожской, но ввиду того, что король брак этот не признал – то оный Остафей лишен был всех прав на наследство и вырос в семье волынского земянина Якова Наровчатого, но в Слуцке, Берестье и Вильне бывал часто и с нынешней молодой княгиней Софьей Юрьевной, племянницей покойного князя, был дружен. Более того, близок с каштеляном слуцкого замка Матеем Зборовским – и поклялся своею саблею и жизнью, что, ежели с оным Матеем он переговорит – то ворота замка откроются перед казачьим войском беспрепятственно. Также он добавил, что проливать христианскую кровь негоже воинству православному, и что ежели Наливайка желает получить стации со Слуцка – то достаточно лишь об этом объявить магистрату и старосте жидовской слободы. Жиды живут в Слуцке издавна, средь них – ремесленники и купцы, слуцкая община жидовская – самая богатая на Литве.

Наливайко живо этим заинтересовался. «Так сколько можно получить оброку с торговых жидов слуцких?» Остафей ответил, что никак не менее пяти тысяч коп грошей литовских. «А в замке много ли огневого боя?» Остафей и тут не растерялся и сообщил, что рушниц, пищалей, ружей крепостных и пушек наберется на половину войска, пороха же и свинца – столько, что им и не увезти. Главное – уберечься от кровопролитья и разоренья города, а мещане и жиды всё требуемое соберут.

Так мы всё и исполнили – за исключением одного, битвы нам избежать всё ж не удалось. Не в Слуцке и не при стенах замка его – но на копыльском гостинце. Когда мы уже укладывали на повозки полученный ясырь – прибыл посыльный от дозора, что стоял на том шляху. И сообщил, что из Копыля на Слуцк идут три хоругви войска Иеронима Ходкевича, виленского каштеляна и старосты брестского. Оный Иероним был опекуном юной княжны, и набег наш на Слуцк счел вызовом себе.

Наливайка озадачился. Принимать бой на стенах Слуцкого замка – выигрышно: легкоконные хоругви Ходкевича ничего нам не сделают, лишь послужат мишенями новобранцам нашим, коим надобно попрактиковаться в огневом бое – но это потеря времени. Выступить им навстречу и вступить в открытый бой – грозит потерею людскою. Тогда Наливайка принимает решение – полку Мартынка стать на копыльском шляху заслоном, задержать войско Ходкевича огневым боем, с тем, чтобы обозы со слуцким ясырём беспрепятственно ушли на Олехновичи, а за ними – и всё войско. Так и сделали. К вечеру в двенадцати верстах от Слуцка войско Ходкевича встретило полк Мартынко, завязался огневой бой, мы потеряли до полусотни казаков убитыми и под сотню – ранеными, пал в бою и сам полковник Мартынко – но тут уж ничего не поделаешь, такая у него была планида…. Полк догнал нас уже в Олехновичах, но Остафея Слуцкого с ним не было – полусотня его, посланная в сторожа на старобинский шлях, была от полка отсечена и ушла своею волею назад, на Волынь. Где, к слову, оного Остафея через месяц зарубили люди старосты Луцкого Александра Семашко, когда казаки пытали захватить Коростянин, имение этого пана Семашки.

В Олехновичах мы оброк решили не брать – местечко, хоть и жидовское, было бедным до изумления; решено было скорым ходом идти на Могилёв, оберегаясь дозорами и сторожами. Бобруйск мы обошли стороною, Наливайко лишь выслал туда разъезд, наскоро собравший с лавок жидовских тысячу коп грошей – и те с трудом удалось им получить, жиды бежали за ними версты три за городскую заставу, клянча вернуть деньги и потрясая рубищами в доказательство своей нищеты. После чего сели в присланные кареты и вернулись в город… – старый шляхтич едва заметно улыбнулся в усы.

Тут подскарбий мстиславский, прокашлявшись, перебил старого шляхтича:

– Пане Славомиру, вот теперь мы подходим к той страничке, кою вам, думаю, будет затруднительно изложить. Доселе рокош ваш христианскую кровь не лил, а вот в Могилёве… – и пан Станислав замолчал.

Пан Веренич посуровел лицом.

– Я слышал об этом, пане Стасю. И вы, как и многие, полагаете, что мы ворвались в Могилёв, аки басурмане, сожгли половину города, вторую – дотла разграбили, насильничали и зверствовали, как самая дикая орда с Перекопа, и у всех у нас руки по локоть в крови могилевских обывателей… Так?

– Но ведь Могилёв же был разорён после вашего набега?

Старый шляхтич помолчал минуту, а затем ответил:

– Есть такая наука, логика, рождённая гением Аристотеля – вы, полагаю, о ней слышали? Так вот, одна из логических ошибок звучит так: post hoc, ergo propter hoc.

– После того – значит, вследствие того. То есть вы хотите сказать…

– Да, именно так. Я хочу сказать, что мы, хоть и отаборились в Могилёве и взяли с него оброк – к его трагедии непричастны.

– Тогда, может быть, изложите, как всё было на самом деле?

Пан Веренич затянулся трубкой, выдохнул клуб ароматного дыма – и сказал:

– Это история запутанная. И