— Чёрт, — Всеслав вдруг выругался шёпотом. — Зря с дороги сошли. Не вижу ничего, того гляди, заблудимся.

— Да ты что, княже? — встревожился Радомир. — Гляди, — он вытащил из-за широкого кушака берестяной свиток. — Вот была дорога, а мы к закату от неё слегка свернули, сюда ехать надо.

— Не сюда. Эта дорожка ведёт на Черниговскую, — князь тронул серебряным перстнем извилистую линию на карте, уходящую к широкому полю. — А мы ещё дальше заехали. Ночь…

Дружинники зашумели, споря, верно или неверно ехали до этого. Радомир скрёб пальцем карту, не понимая, когда они успели свернуть с намеченной тропы. Всеслав задумчиво оглядывался по сторонам, готовый в любой момент спрыгнуть из седла и выхватить оружие. Неожиданно справа зашелестели ветки, посыпался снег, заскрипел под чьими-то мягкими сапогами.

— Тихо! — отрывисто крикнул Всеслав. — По местам все!

— Погоди, княже, мечом размахивать, — на дорогу вышел человек в зелёном кафтане и шерстяном худе грязно-серого цвета с медной фибулой. Луна, ненадолго выглянув из-за облака, осветила его тусклым светом: одет он был почти бедно и потрёпанно, за плечами болтались лук и колчан со стрелами на ремне, грязные пряди светло-русых волос наполовину скрыли лицо. Его нельзя было разглядеть в темноте, но по голосу стало ясно, что путник молод.

— Заблудились, чай? Далеко же вы с дороги съехали, — продолжал незнакомец, отступив в тень и заложив за спину руки в шерстяных рукавицах. — Вам бы у реки свернуть не налево, а направо. Там путь из леса к городищам и короче, и тише. Доехали бы до Турова, а там до Киева, почитай, рукой подать. Поезжайте напрямки, а как увидите развилку у двух сосен, так там снова направо.

— Спасибо, добрый человек, — Всеслав убрал меч в ножны, но руку с рукояти снимать не спешил. — Да только нам уж не проехать по темноте. Не укажешь дорогу? Мои кмети тебе заплатят.

— Не надо, — качнул головой тот. — Я проведу.

Неровный строй дружинников снова тронулся в путь, на сей раз ещё медленнее, чем раньше: пеший конному плохой спутник, но князь приказал ехать шагом, чтобы следовать за неожиданным помощником и не заблудиться снова. Дорога и вправду оказалась лёгкой и недолгой: через некоторое время добрались до развилки, где следовало повернуть направо.

— Храни тебя Бог, — Всеслав отвязал от пояса калиту с золотыми гривнами, подал незнакомцу-помощнику, но тот отступил на шаг и снова покачал головой.

— Я от тебя, княже, ни серебра, ни золота не возьму. Мне вам помочь в радость. Дай Бог, чтоб до Киева доехали без промедлений.

— А сам ты кто таков будешь?

— Птица вроде вольная, да подневольная, с крыльями обрезанными и кольцом охотничьим, — отвечал он странной загадкой, поклонившись в пояс. — Ни к чему тебе, княже, моё имя.

— Через седмицу приезжай к нам, в Полоцк. Как гостя встретим.

— Благодарю тебя за доброе слово, — путник нахмурился и отвёл взгляд. — Но приглашение не приму, уж не взыщи. Забудь, что меня видал. Ну, прощай.

И, тихонько насвистывая и поскальзываясь в глубоком, рыхлом снегу, он скрылся за чернеющими деревьями — только узкие следы от сапог остались. Всеслав перекрестился, взглянув на небо. Каждый думал о своём.

На подъезде к полям лес стремительно редел, дорогая становилась просторнее и шире, вот уже то и дело встречались следы саней, обозов, конских копыт. С дороги негласно решили больше не съезжать: кто знает, как выбираться из незнакомой чащобы? Повезло, что северное полесье миновали благополучно, не встретившись с лихими людьми, теперь можно было ехать, не таясь. О чуде, случившемся по дороге, разговаривали вполголоса, боясь, как бы князь не осудил за трусость. И ведь ни имени своего тот человек не назвал, ни прозвища, и от приглашения отказался, и золота не взял…

Но так или иначе, божьим чудом они были спасены. До Киева оставалось ещё около полутора сотен вёрст, которые рассчитывали проехать до завтрашнего дня.

Останавливались только дважды в маленьких посадных деревушках: накормить и напоить уставших лошадей, передохнуть самим после двух дней в седле. Всеслав был нетерпелив, второй отдых позволил только после долгих уговоров и споров, грозящих перерасти в возмущение. Только боярин Радомир, первый и самый верный друг, втайне от самого князя старался пояснить людям, что и его след понять: вина за случившееся только на нём, не узнал вовремя, недосмотрел, и если предательство Андрея приведёт к последствиям, то виноват в этом будет только сам Всеслав. Оттого и переживает так, тревожится, чтобы успели в срок к князю Ярославу…

Тремя днями после приезда Андреева обоза киевский двор встречал Всеслава. Парнишка-гонец, которого послали вперёд, передал всё в точности. Изяслав даже решил отложить на время своё возвращение в Туров, чтобы снова встретиться с человеком, которого не мог назвать ни другом, ни врагом. Клятва о мире, крестоцелование, что было совершено на берегу реки Немиги, не примирило их ни на шаг. С младшими братьями полоцкий князь и правда был дружен, а с ним самим — нет… Уж больно они разные, чтобы рядом стоять.

Но Всеслава в народе знали и любили далеко за пределами Полоцкого княжества. Не понаслышке было известно, что он хоть и молод, но смел и мудр для своих лет. Киевская и туровская дружины вместе с полоцкой ходили в походы на ливь и ятвягов в шесть тысяч пятьсот пятидесятых годах[22] от сотворения мира. Всеславу, вставшему во главе полоцкого войска, было шестнадцать солнцеворотов, но великий князь Ярослав уже тогда приметил его как воина, из которого выйдет толк.

Теперь же сам великий князь ходил с трудом, опираясь на суковатую палку и сильно хромая, в седле же сидеть ему было ещё менее сподручно. Однако, не ставя себя выше гостя, он вместе с сыном выехал навстречу старшей полоцкой дружине. Всеслав, заметив это, первым снял шапку и поклонился, приложив ладонь к груди,