Мое собственное сердце обливалось кровью.

Я закрыл глаза и молча взмолился: “Господи, если Ты хочешь, чтобы она жила, прошу Тебя, верни ей сердце”.

В тот миг мне казалось, что мои молитвы напрасны, что Бог слишком далеко. В тот миг я не знал, где Он, я даже не знал, где я сам.

– Господи, я знаю, у всего, о чем мы просим, есть своя цена, – проговорил я, – если на то Твоя воля, пусть лучше я проживу меньше. Я вверяю Тебе свою жизнь. Пусть только у этого бедного ребенка все будет хорошо.

Едва я научился разговаривать, я узнал от родителей, как нужно молиться. За все эти годы я обращался к Богу бессчетное число раз и о чем только Его не просил – то о спасении человеческой жизни, то о билетике в цирк. Если сложить одна на другую все мои молитвы, получится, пожалуй, лестница до луны. Не знаю, правда, сколько раз Бог слышал меня – отвечал Он редко.

Однако в тот раз Он услышал мою импульсивную, неосторожную мольбу – и спустя два с половиной года ответил.

Через два с половиной года, лежа в каюте “Джефферсона”, я увидел на стене тень крыльев Смерти и лишь тогда услышал Его ответ.

– А где ее муж? – спросил я. – Дети сказали, что он ее бросил.

Опешив, женщина обернулась к А-янь и покачала головой:

– Нет никакого мужа, А-янь ни за кого не сосватана.

– А брат? – допытывался я. – Она говорила, что у нее есть старший брат.

Чуть поколебавшись, женщина снова помотала головой.

– А-янь – единственный ребенок в семье, – ответила она. – Нет у нее братьев.

И тогда я принял решение. Обычно в таких важных случаях я сперва советовался с Богом. Но на сей раз я не спрашивал у Него совета, я знал, что Он не будет против.

– Я хочу забрать А-янь к себе, нельзя ей здесь оставаться, – сказал я женщине.

Та сильно удивилась – по всей видимости, мои слова застали ее врасплох. Она немного подумала, а затем неожиданно опустилась передо мной на колени и поклонилась до земли.

– Вы ее спаситель-бодхисаттва, от имени ее отца и матери благодарю вас за доброту. Здесь ей и правда жизни не будет. Я всего лишь женщина, я не смогу ее защитить, а если я помру, некому станет за ней присматривать.

Я встал и протянул руку Стелле.

– Детка, пойдем домой, – ласково произнес я, – хорошо?

Стелла поднялась, как марионетка, и послушно пошла за мной, будто я вел ее на привязи.

Мы сделали всего несколько шагов, как вдруг женщина окликнула нас:

– Подождите меня здесь, я быстро!

Минут через пятнадцать она вернулась с какой-то старой книгой.

– Возьмите с собой, это ее любимая.

Книга перешла в мои руки.

Мы начали медленно спускаться по сорока одной ступени. С высоты вода смотрелась иначе: голыши на дне были отсюда незаметны, зато я отчетливо видел форму реки. Неподалеку от нас река медленно поворачивала в сторону, а вдали изгибалась еще сильнее, пропадая из виду. Одуванчики на склоне уже отцвели, в воздухе кружил пух, отчего казалось, что внизу клубится туманное облако. К прибрежным камням был привязан рыбацкий сампан, на носу сидел лодочник, покуривая водяную трубку и глядя, как говорливые цапли ныряют клювом в воду.

Я шел, удерживая одной рукой велосипед на плече, с неизменной аптечкой в другой руке, а Стелла, опустив голову, молча шагала рядом. Она не глядела под ноги, ей это было ни к чему, она и с закрытыми глазами узнала бы каждую каменную ступень. Она смотрела на свежую прореху в обуви.

Длинный спуск из сорока одной ступени остался позади, а Стелла так и не обернулась, ни разу. Она не удостоила взглядом деревню под названием Сышиибу, где прожила четырнадцать лет.

Женщина следовала за нами по пятам и проводила нас до сампана. Как только лодочник отвязал причальный канат, она вдруг схватила Стеллу за руку:

– А-янь, тетка перед тобой виновата, прости тетку!

Сампан отплыл далеко от берега, а я все еще слышал женский плач.

* * *

Привезя Стеллу домой, я сразу же распорядился, чтобы кухарка нагрела в котле воду, велел Стелле хорошенько вымыться и подыскал для нее цветастый платок – повязать на голову. Скоро ее волосы вырастут, как трава, и она снова будет заплетать косу, думал я.

Я вынул из ящика старые вещи жены, пригласил деревенского портного, и тот перешил их для Стеллы, получилось два комплекта одежды. Когда она переоделась, я дал ей зеркало Дженни, чтобы она могла на себя посмотреть; она отвернулась, в ее глазах мелькнуло отвращение.

Я втайне порадовался: наконец-то я разглядел в ней тень эмоций. Ее сердце не потерялось, оно лишь крепко уснуло. Дай ему тишину и покой, дай ему время, запасись терпением, и однажды сердце проснется. Теперь она здесь, со мной, мне больше не нужно за нее переживать, я могу искать, без тревог и суеты, лазейку, которая приведет меня к ее чувствам.

Ночью, перед сном, я вдруг ощутил давно забытую радость. Дженни умерла, а я по-прежнему жил и делал все то, что мы когда-то делали вместе, только вела меня уже не былая цель, а инерция тела и ума. Инерция отсекла мои ноги, оставила меня бесцельно плыть по воздуху. Девочка по имени Стелла оказалась камнем, который мне послал Бог, – своим весом она спустила меня на землю, заставила вспомнить, что у меня есть ноги, что я могу не просто ходить, но еще и искать дорогу. Каждодневные заботы перестали быть легкими облачками пыли, вся пыль осела – я неожиданно обрел цель. Я не могу спасти всех на свете, это работа Господа Бога, но, быть может, мне удастся спасти одного человека. В глазах Бога тысяча лет как один день и один день как тысяча лет; один человек – целая вселенная, а вселенная, возможно, и есть один человек.

На сей раз я не стал прятать Стеллу в четырех стенах. Я водил ее по деревне и говорил всем своим знакомым:

– Вот, приютил сироту, ее зовут Стелла – это означает “звезда”. Будет теперь жить у меня, помогать по хозяйству.

Мы вместе вспахали земельный участок перед церковью. Как и все деревенские жители, мы готовили компост, сеяли, пололи, собирали урожай. Кухарке я сказал, чтобы она поручала Стелле раздувать меха, греть воду, мыть овощи, мыть посуду, а еще стирать и штопать мои вещи. По средам, когда люди приходили за