– Ну, пошли, – затормошил его Антон. – Искупнемся. – И, поднявшись, быстро стащил с себя рубаху и галстук, повесил костюм на толстый гвоздь, натянул новенькие джинсы, футболку с надписью на груди и хлопнул брата по плечу. – Я готов! Когда вернёмся, поужинаем.

Вздохнув, Борька пошёл к двери. Постояли на крыльце, осматриваясь. Борька махнул рукой, показывая короткий путь. И братья, открыв калитку, пустились по меже между огородами к речке.

– Столько картошки посажено – ужас! – обвёл рукой Антон, показывая на деревенские огороды, что тянулись вдоль реки. – А вон, если не ошибаюсь в сумерках, свекла виднеется.

– Да, свеколка с тыковкой, – прихрамывая, Борис старался не отставать от брата. – А картошка… Она всегда нужна. И для себя оставить, и для скотинки, и чуточку на продажу, чтобы деньги были… Да ещё детям, родственникам помочь, если в городе живут. А каждый раз покупать – никаких денег не хватит. Сам знаешь, что без картохи не протянешь – это второй хлеб.

Неуклюже ковыляя, за ними увязался щенок. Поскуливая, старался догнать, но, запутавшись в траве, падал и елозил, стараясь подняться. А потом заскулил: тоненько, протяжно и жалобно. Где-то гавкнула собака. Чуть погодя на меже мелькнула невысокая чёрная собака с пушистым хвостом и белой отметиной на лбу. Разыскала щенка и залаяла, словно ругала его, а потом ну давай нализывать. Успокаивала малыша.

На небольшой полянке к колышку привязан телёнок. Заметив Бориса и Антона, он смешно взбрыкнул, склонил голову, исподлобья взглянул на них и рванулся в сторону, но петля крепко держала его, и он помчался по кругу.

– Тётки Марьи, нашей соседки, рыжик, – сказал Борис и похлопал телёнка по спине. – Хозяйку ждёшь, да? Ну дожидайся, скоро появится.

Отмахиваясь от комаров, что тучей вились над ними, они продрались через густой кустарник и спустились с невысокого обрывчика. Прошли по берегу до больших валунов, и Антон принялся раздеваться, сбрасывая одежду на камни. Борис уселся на валун, наблюдая за братом.

– Эх, красота какая! – раскинув руки в стороны, закричал Антон. – Ночами снилась наша речка. Как купался с друзьями, как рыбу ловили. Эх, родная моя! – он громко закричал непонятно что, мелко перебирая ногами, забежал в воду чуть выше колен, охнул от холода и нырнул, взбрыкнув ногами.

Борис сидел и посматривал на него. А Антон, вынырнув почти на середине реки, громко загорланил и быстро замахал руками, стараясь удержаться на быстром течении. Потом развернулся в сторону берега, замолотил руками, но сильное течение сносило его вниз, стараясь отжать от берега и затянуть на самую стремнину, где крутило водовороты, где были большие ямины и куда местные старались не заплывать, потому что там ждала верная смерть.

– Антошка, вылезай, – вскочив, закричал Борис. – Утонешь!

Борька подбежал к кромке воды и, приложив ладонь ко лбу, долго всматривался, как брат всё медленнее махал руками и его всё дальше относило течением. Вот он мелькнул и исчез за поворотом. Бориска заметался по берегу, не зная, что делать. Хотел было на помощь звать и бежать туда, где скрылся брат, но вскоре вдалеке на обрыве появился Антон, устало помахал рукой, а потом уселся на краю. Немного отдышавшись, он поднялся и медленно пошёл вдоль реки. Видно было, устал. Сильно. Опять спустился к воде. Оскальзываясь на галечнике, зашёл в воду, поплескал на лицо, выбрался и подошёл к валуну, где сидел Бориска.

– Хорошо-то как! – сказал Антон синюшными губами и принялся растирать ладонями гусиную кожу. – Вода ледяная! Аж дыхание перехватило, когда нырнул. И течение такое, аж… Ух, силища какая в реке! Куда человеку с ней справиться – такая мощь! Попробовал повернуть к берегу, но подхватило, словно пушинку, и утащило за поворот. Не справился.

Сказал и улёгся на камни, вздрагивая от холода.

– А зачем полез в воду, если холодная? – недовольно сказал Борис. – А если судорога, кто бы вытащил? В водоворот затащит и поминай, как звали. Нельзя похваляться на реке своей силушкой. Она не любит, когда с ней играются. Накажет. Смотрел, как ты руками еле-еле перебирал. Ещё бы чуток и всё – затянуло бы в водовороты. А оттуда ещё никто не выплывал, – Борис нахмурился и опять повторил: – Нельзя баловать на реке – она накажет. Я вот, когда хочу искупнуться, в заводинке поплескаюсь, где вода прогретая, и вылезаю. А ты на середку полез. Там течение крутит. Здоровые мужики не суются – боятся, а ты расхрабрился. Ишь, тоже мне, силач нашёлся!

– Правильно, Бориска, верно его чихвостишь, – неподалёку раздался старческий голос и к ним подошёл крепкий старик с бородой в пояс, в глубоких галошах, в штанах с пузырями на коленях, заправленные в толстые шерстяные носки, в линялой рубахе, поверх была наброшена драная фуфайка, серая фуражка на голове, из-под неё седой венчик виднеется, очки сползли на кончик широкого приплюснутого носа, а в руках держал кривую удочку и помятый бидончик. – Ругай его шибче. Нечего понапрасну удалью похваляться. Утонул бы – и что? Потом ищи где-нить за сотни вёрст, а может, и в океан бы унесло. Мало Борьке досталось, когда он за больной мамкой ходил, так ещё ты бы горя добавил, ежели утоп…

– А, дедка Селиван, здорово, – у Антона от холода подрагивали синюшные губы. – Не боись, старый, ничего не случится со мной. Я, как рыба в воде. А ты, вижу, всё коптишь небо? Столько лет не виделись, а словно вчера расстались. Ничуть не изменился, только борода ещё больше стала. Даже фуражка та же, если не ошибаюсь. А ты, как вижу, всё на рыбалку ходишь? – и, поднявшись, подошёл и заглянул в бидончик. – У, как мало поймал! Не на что взглянуть…

– Да, ловлю рыбку, – закивал головой старик. – Мало… А куда нам с бабкой больше-то? Зачем рыбу понапрасну переводить? Это вы привыкли хватать без меры, а нам много не нужно. Сейчас принесу домой. Бабка приготовит юшку. Похлебаем и хватит. А утречком яишенку с пескариками сделает. И мы сыты. Завтра опять приду, чуток поймаю, потом поклонюсь реченьке за рыбку, «спасибо» скажу и домой отправлюсь. А вам, молодым, лишь бы понабрать, лишь бы нахапать, а потом выбрасываете. Потому что вы привыкли брать от жизни намного больше, чем нужно человеку. Живёте одним днём, не думая, что завтра будет. Вас бы в старые времена за эти дела кнутами засекли! Эх, тоже мне, новые хозяева жизни – однодневки, мать вашу разэтак! – и махнув рукой, он медленно стал подниматься на обрывчик. – Не хочешь ругаться, да жизнь заставляет и всякие обормоты, которые в этой жизни встречаются.

– Дед Селиван ни капельки