в боях и походах. Офицер в таком войске приказывает – не уговаривает. Второе – у каждого мушкетёра медный панцирь, стальной шлем, мушкет, шпага иль сабля, и каждый знает своё место в строю и свою задачу в бою. Пики у пикинёров – по пяти аршин! И они ими, как соломинками, играют. Кони у рейтар – здоровые, дюжие, в седельных кобурах – пистоли, и не фитильные, а с колесцовым замком, у рейтар – карабины, тяжёлые палаши да короткие пики. А уж про артиллерию и говорить нечего! Когда мы подошли к Эстергому – а было это после штурма Грана, в коем мы не участвовали, очищая от турецких разъездов полночный берег Дуная да тесня басурман к Ипелю – то напротив твердыни цесарцы за ночь выкопали ложементы, в кои затем установили осадные пушки. Так вот то были пушки, скажу я вам, пане Стасю! До крепости было никак не менее тысячи саженей, и стояла она на неприступной скале – так цесарские пушки мало, что добивали до стен – так ещё и наполовину их разрушили! Пудовыми ядрами да бомбами те пушки заряжались, и чтобы каждую обслужить – двадцать пушкарей в поте лица трудилось, не покладая рук. Но, правда, и результат был….
– Как-то слышал я в Люблине разговор, что эстергомскую крепость всё же не цесарцы, а казаки взяли…. То правда?
Пан Веренич усмехнулся.
– Говорят ещё, что за морем есть земля, в которой текут молочные реки в кисельных берегах…. Много чего говорят! – помолчав, продолжил: – Хоть крупица правды в том и есть. Тогда стоял август месяц, жара была – не приведи Господь, мы коней повседни в Дунае купали – приучали к реке. А им и в радость…. Мы тогда прибыли к цесарскому войску с Ипеля – где, почитай, месяц гоняли татарские да турецкие разъезды, не давали им на правый берег перейти в подмогу к гарнизону Грана. Вот, стало быть…. Но шибко долго отдыхать нам от каждодневных стычек цесарцы не дали – на седьмой день прибыл к нам в стан посыльный от генерала фон Мансфельда – с приглашением прибыть на военный совет командующему вспомогательным войском и командирам полков, сиречь – Наливайке и старшине нашей. Ну, нам собраться – что голому подпоясаться, через час мы были в шатре у командующего осадной армией. Хотя самой осады, отмечу, как таковой и не было, поелику мы стояли на левом берегу Дуная, турки же занимали эстергомскую цитадель на правом.
Генерал фон Мансфельд, надо сказать, сразу мне не понравился – был заносчив, надменен, да ещё, как оказалось, и войско наше ни в грош не ставил. Так и сказал, дескать, казаки годятся лишь для набегов на обозы, для грабежей и разбоя, мародёрство – их главное ремесло. Я всё уразумел, благо, толмач мне добросовестно всё перевёл. Мы смолчали – лишь Наливайко сухо спросил, какая будет у его войска задача на день штурма. Фон Мансфельд велел нам через три дни, на рассвете четвертого, переправится через Дунай в пяти верстах вверх по течению – с тем, чтобы, когда регулярное войско пойдёт на приступ – запереть турок в Эстергоме и не дать им уйти либо вдоль Дуная на Вышеград, либо через горы на Буду. Наливайко в ответ лишь молча кивнул и отправился к выходу, полковники, которым речь командующего никто не озаботился перевести – одев шапки, тоже молча вышли из генеральского шатра.
Отойдя от мансфельдова обиталища шагов на сто, мы, как один, остановились. Полковников терзало любопытство, меня же разбирала досада – обидны были мне генеральные слова, до сердца обидны. И я первым спросил у Наливайки: «Что, нами цесарцы брезгуют?» и объяснил полковникам, какую задачу нам поставил немецкий генерал. Наливайко же, к удивлению моему, никакого возмущения иль негодования не выказал – лишь бросил: «Наше дело не бузить да саблями потрясать – а выполнять приказ». А затем добавил, усмехнувшись: «Только через Дунай нам надобно перейти не через три дня, а завтра…»
– Завтра? – не удержался от удивления межевой комиссар.
– Именно так. И на вопросы наши, отчего так, ответил скупо, что скоро мы всё узнаем.
Когда мы прибыли в наш стан – тотчас велел Наливайка обозному каштеляну Янушу Гонсецкому собрать все бунчуки, значки, знамёна и хоругви татарские, и те, что мы в Кежмарке взяли¸ и те, что за последние два месяца добыли. А нам, собрав в своей палатке, такую речь сказал: «Супротив регулярного цесарского войска конница наша – что комар противу гадюки, оба жалят, да только разно. В Эстергоме гарнизон, как сказал мне квартирмейстер генерала Мансфельда – пять полков янычар, три с половиной тысячи сабель, такого же матёрого и вымуштрованного войска, как и цесарское. Нам с ними в открытом поле не совладать, и уж точно не совладать на стенах. Понимаю тебя, Славомир, – это он уже ко мне особь обратился: – Обидно тебе было эти слова цесарского командующего слышать. Но обида обидой, а правда – правдой: не годятся полки наши для регулярного боя. И то, что фон Мансфельд определил нам место в турецком подбрюшье – разумно; но мы его малость подправим. – Помолчав, продолжил: – В пятнадцати верстах выше по течению Дунай делится на два гирла, посередь его – песчаная отмель, весной и осенью, в высокую воду, её не видно, сейчас же она – на треть ширины реки. Большое гирло, ближнее к полночному берегу – глубокое, шириной в триста саженей и глубиной, местами, в десять. Малое, у полуденного берега – едва лошадям по брюхо. Завтра утром, собрав воедино все каюки, лодки и будары – мы перейдем на полуденный берег Дуная, всеми пятью полками. В таборе останется лишь казначейская сотня да обозные. На том берегу мы раздадим все татарские хоругви, какие только у нас есть, по сотням – и рысью двинемся к Эстергому. Шаула! – обратился Наливайка к своему полковнику: – У тебя в полку, в третьей сотне, были татары?» Шаула кивнул: «Были и есть, десятка полтора, ещё с Кучургана прибились». Наливайка удовлетворённо покачал головой. «Вот и славно. Пришлёшь троих, посмышлёней, к вечеру ко мне в палатку». Тут я начал догадываться, что задумал Наливайка. И спросил его прямо: «Пане полковнику, мы к Эстергому придем, как татары?» Наливайко молча кивнул. Тогда я добавил: «И брать цитадель мы будем не силою, но хитростью?» Наливайка покачал головой. «Нет, на стены мы не полезем, даже с тылу. Не по зубам нам крепость. А вот выманить часть гарнизона – выманим. И если буде на то воля Божья – то этим изрядно поможем войску цесарскому. Ведь именно для этого они нас и позвали, не так?» – и улыбнулся.
Так и порешили. Я упросил Наливайку не оставлять меня при таборе, а
