Лаванда понимала, что ее ответ несколько загадочен.

– Тонкости, которые смягчают? Какие же это именно?

– Начнем с того, – медленно произнесла Лаванда, взвешивая слова, – что здоровая половина его лица так же прекрасна, как неприглядна поврежденная. Однако есть еще глаза, глубокие и выразительные. Пышные, развевающиеся волосы кофейного цвета. Изысканная речь. Сдержанность, уравновешенность. Светскость. Он много путешествовал. И обожает философствовать, везде ходит с книжкой. Впрочем, и загадки любит.

Девушка замолчала, поспешно глотнув чаю.

Возникла пауза, редкость для миссис Роуз. Повисла напряженная тишина, время словно сматывалось в тугой клубок. Даже не глядя, Лаванда почувствовала, как пристально смотрит на нее гостья.

– Голубушка, да ты никак влюбилась в этого оккультиста, – заявила миссис Роуз.

Лаванде не понравился ее обвиняющий тон и какое-то торжествующее выражение лица, как будто она вот только что открыла для себя что-то необыкновенное, например ножную швейную машину.

Старая наставница любила повосторгаться собой. И сейчас явно ждала подтверждения своим выводам. Не отвяжется, пока не добьется своего. И чаем ее не отвлечь.

– Он… интересный, – призналась Лаванда. – Не похож ни на кого из моих знакомых и уж точно отличается от всех в Бельвиле.

У миссис Роуз вырвался звук, похожий на хриплое мурлыканье. Лаванда поняла, что приговор неизбежен, и не ошиблась.

– Милая, милая моя Лави, – опечаленно покачала наставница головой в пышной шляпе, – ведь я знакомила тебя со столькими местными джентльменами, готовыми жениться. Достойными, холостыми, респектабельными, а ты нацелилась на какого-то… циркача, однодневку, прощелыгу. Должна признаться, я встревожена. И обеспокоена.

Лаванда подумала о разрубленном на куски тушеном кролике на кухне, и ее затошнило.

– Что-то ты еще больше побледнела, – встревоженно заметила миссис Роуз. – Ты не…

– Я с ним недавно разговаривала, – произнесла Лаванда громче, чем собиралась. – Пожалуйста, угощайтесь лакрицей, мадам. – И подала гостье розетку.

Конфета явно обладала успокаивающим эффектом. Лаванда взяла на заметку вырастить солодку в саду.

– Миссис Роуз, духовидица собирается выступить в канун Дня Всех Святых. Народу будет очень много. Вы придете?

Миссис Роуз подняла глаза к небу.

– Да. Но только чтобы полюбопытствовать, что сейчас модно.

– Многие дамы подражают Прорицательнице, – небрежно заметила Лаванда, радуясь смене темы.

– Ну, на то она и мода: непостоянна, зато развлекает, – отозвалась миссис Роуз.

Лаванда услышала за окном мелкое топотание. Наверное, опять кролики скачут. В саду еще полно поздней, хоть уже и горчащей зелени.

– Значит, мадам, вы не верите в силы спиритов, в их убежденность, что с открытой душой и определенной степенью духовной восприимчивости можно общаться с умершими близкими?

Миссис Роуз оправила юбки, часть сиденья из конского волоса показалась на свет.

– Нет, Лави, не верю. И многие подозревают, что и дело сестер Фокс, и вся эта спиритическая шумиха – грандиозная мистификация. Много дыма, зеркала, в лучшем случае салонные трюки. Умирая, мы становимся садовой землей. Я специально подбираю слова, понятные тебе как любительнице заниматься цветами. Те, кто лежит на кладбище Святого Фомы, спят вечным сном, как и твои родители. И там нет ничего, – добавила она. – Такова суровая реальность. Жизнь коротка, живи и чувствуй здесь и сейчас.

Часы в прихожей пробили полчаса.

– Мне пора. – Дородная дама поднялась со стула. – Котелок заберу в следующий раз.

Лаванда поблагодарила гостью за рагу. Какую бы тошноту ни вызывала у нее одна мысль о нем, все это же был подарок.

Миссис Роуз, переваливаясь, пошла к парадной двери, напутствуя Лаванду следующими словами:

– И помни, эти двое фокусников могут заворожить, но они не более чем хорошо одетые актеры, проходимцы. Если подойдешь к ним слишком близко, можешь разрушить свою жизнь, Лави, сжечь ее дотла.

И с этим она ушла.

Печенье напрочь сгорело. Лакомство превратилось в угольки. Миссис Роуз омрачила Лаванде весь день, но не поколебала ее веры, что за пределами их собственного мира существует иной, тоже реальный и очень разнообразный. И Лаванда была в этом уверена еще задолго до появления в Бельвиле духовидицы. Ощущала его присутствие в музыке, которую извлекала мать из своей арфы. Наблюдала в чудесах сада, меняющегося в зависимости от времени года. Видела в хитросплетениях завитков одной-единственной розы. В трепете крыльев летящей птицы. Часто чувствовала во время дождя. Слышала в далеком приближении поезда. Ощутила, когда в тот первый день Роберт Траут стоял перед ее цветочной тележкой. Вот если б это убеждение еще помогло раскрыть тайну материнского подарка.

Лаванда не могла находиться на кухне, рядом с котелком, в котором лежали куски мертвого кролика, поэтому уселась в гостиной, на стул с сиденьем из конского волоса, где недавно восседала миссис Клемент Роуз, рядом с пустыми чашками. Девушка и сама дивилась упрямству своего тела – как, невзирая на острый голод, желудок у нее сжимался при одной только мысли о кроличьем рагу. Причем, как признавала и сама Лаванда, это было нелогично – ведь она с наслаждением ела вареную ветчину, жаркое или суп на костном бульоне. А когда была маленькой, они все лакомились олениной, которую отец с доктором Миньярдом привозили с охоты. В последнее время ей полюбилась рыба Арло Снука. В кролике же, невзирая на острое обоняние, была какая-то беззащитность, поэтому в момент опасности у него было только три варианта: неподвижно застыть, спрятаться или убежать, петляя быстрыми прыжками.

Размышления о печальной участи кроликов прервал дождь, который сначала хлестал прозрачными струями по окну гостиной, а затем превратился в убаюкивающий перестук. Пасмурная осень не редкость в Квинте. Если Арло не вернется в ближайшее время, придется самой выливать ведро. В спальне наверху холодно было даже летом, а уж осенью-то тем более. Там все еще царил тяжкий дух смерти, который плохо действовал на Лаванду. Однако же ведро не должно стоять полным.

Внезапно до нее сквозь дождь донеслась нежная музыка, песня арфы. Девушке показалось, что с улицы. Хотя их деревню иногда навещали бродячие музыканты, но арфиста среди них она не замечала. Затем Лаванда поняла, что музыка раздается где-то поблизости, а точнее, исходит от маминой арфы, с другого конца гостиной. Песня была знакомой – милая валлийская мелодия «Всю ночь напролет». Мать любила ее и часто играла. Сейчас исполнение было тоже очень красивым и таким естественным, настоящим, как будто Амариллис Фитч сама перебирала струны. И они действительно двигались, словно под умелыми, но невидимыми руками, руками духа.

Лаванде оставалось только слушать в изумлении.

Песня струилась, словно на великолепном салонном вечере, и прекратилась как раз в тот момент, когда открылась входная дверь и Арло Снук