Вздохнув, Антон остановился. Скинул тяжёлую сумку, закурил и посмотрел вдаль. Там мимо приземистого магазина из красного кирпича пропылил автобус и, заскрипев рессорами, остановился. Донёсся лязг разболтанных дверок. Несколько человек спустились, потоптались, поудобнее перехватывая кладь, и разошлись в разные стороны. Наверное, в райцентр ездили. Там в магазинах побогаче выбор, чем в сельмаге. Протарахтел мотоцикл. Ткнулся в стенку. Не заглушая, паренёк в расстегнутой цветастой рубахе прислонил его возле широкого окна с толстыми решётками, а сам поспешил в магазин. Наверное, за хлебом отправили, а может, за солью или ещё за какой-нибудь мелочью…

Придерживаясь за кусты, Антон спустился по косогору к деревне, огляделся и по заросшей тропинке направился вдоль огородов – так быстрее. Кое-где были привязаны телята. Некоторые лежали, а другие, взбрыкивая, носились по кругу. Вон гуси, переваливаясь, направились к мелкому озерку. Распугивая птицу, мимо промчались ребятишки. Наверное, побежали купаться, а может, в войнушку играют. Каникулы. По старой меже поднялся к небольшой баньке. Дверь приоткрыта. Заглянул. Оттуда выскочила пёстрая курица, заквохтала, а потом опрометью пустилась к соседнему двору. В предбаннике низенькая лавка, на которой валялась тряпка, а на гвозде висела забытая старая рубаха. Наверное, Борька оставил. Антон зашёл во двор. Захлопнул калитку, чтобы чужие куры не забредали. Пустой двор. Тишина. Вдруг загавкала старая собака, выбралась из будки, лениво облаяла, завиляла пушистым хвостом и тоненько заскулила. Видать, хотела сказать, что дом остался без хозяйки. А потом собака скрылась в будке, лишь морда торчала наружу, и внимательные глаза следили за ним, когда он подошёл к крыльцу. Антон хотел было зайти в дом, да не стал торопиться, а присел на верхнюю ступеньку крыльца и закурил, осматривая заросший травой огород, на котором, кроме картошки и свеклы, больше ничего не росло. Повсюду сорняки. Видно, что некому ухаживать за огородом. А раньше, он помнил, верхнюю часть огорода, рядом с баней, занимали многочисленные грядки, где мать сажала огурцы с помидорами, морковку, лук и прочую мелочь. Зимы долгие, не протянешь без солений-варений. Всего много было, а сейчас пусто…

Заорал петух, захлопал крыльями и принялся расшвыривать мусор на утоптанной земле, выискивая корм. Прижимаясь к земле, промелькнула серенькая кошка и исчезла в покосившемся сарае. Наверное, полезла на сеновал. Там раздолье для охоты. Закудахтали тощие куры, сбегаясь к петуху, и принялись что-то подбирать среди мусора и травы. Возле погребки, что стояла неподалёку от калитки, шумел высокий тополь. Это с братом, Борькой, его посадили, когда мальчишками были. Глянь, как вымахал. Казалось, что ещё выше стал. Мать всегда говорила, что тополь верхушкой в небо упирается. Внутри погребки всегда хранились косы, лопаты, грабли и мотыги, и прочий инструмент, а ещё летом, в самую жару, ставили раскладушку и спали там. А какой здоровущий погреб! Несколько дней копали. Соседи приходили, помогали. Холодный – страсть! Бывало, до костей продрогнешь, когда его чистили по весне. Хороший погреб, просторный. В нём картошку держали, банки с соленьями-вареньями, а летом опускали молоко, чтобы не скислось.

Вздохнув, Антон снова закурил. Осмотрелся. Казалось, изба давно заброшена. Если бы не собака и куры, можно сказать, что здесь никто не живёт. Двор зарос травой. Потемневший забор покосился, и штакетин не хватает. А калитка, что в садик вела, вообще на одной петле провисла. От поленницы почти ничего не осталось, а раньше, как помнил, дрова выше забора укладывали. Много готовили, а сейчас… И дом давно не красили. Весь облезлый. Постаревший. И словно пониже стал, словно в землю врастает, как показалось Антону, и повсюду оголтелая крапива. Сарай покосился. Дверь нараспашку. С одной стороны подпёрли толстыми слегами. Раньше держали свинку, а бывало, что и две, коза Манька была – бодливая, зараза, а сейчас – тишина… Антон поплевал на ладонь. Затушил окурок, растёр его, а потом бросил в траву. А если не затушишь, беда может случиться. Курица подхватит и куда-нибудь затащит. И тогда полыхнёт, ничем не остановишь. Он не забыл, как в детстве решил покурить. Братишку взял с собой. Спрятались за баней. Уселись на дырявое корыто. Он вытащил из-за пазухи отцовские папиросы, важно прикурил и принялся пыхать, как паровоз, хвастаясь перед братишкой, хотелось показать, каким взрослым стал, а батя с крыльца заметил дымок. Сдёрнул со стены кнут да к ним подался. Антон, похваляясь перед братишкой, смачно сплюнул и бросил окурок на землю, а сам опять взялся за пачку, доставая новую папироску. Не успел прикурить. Клочья сена и сухая трава, что валялись на земле, полыхнули. Они перепугались. Закричали. Стали затаптывать огонь, а он только сильнее разрастался. Антон дёрнул братишку, чтобы убежать и спрятаться, но из-за угла появился отец. Вовремя подоспел. Сразу бросился тушить огонь. Кое-как засыпал его, затоптал, а потом содрал с них штаны, через колено перегнул и всыпал по первое число, как потом говорил. Неделю присесть не могли. Спали на животе. Братишку с той поры ни за какие деньги не заставишь закурить, и сам на всю жизнь урок получил…

Протяжно заскрипела дверь. Донеслись шаркающие шаги на веранде, потом скрипнули половицы на крыльце, и рядом с ним присел нескладный, горбатенький брат, одетый в линялое трико с пузырями на коленях, в рубашку, расстёгнутую до пупа, на шее простой шнурок и крестик.

– Опоздал, Антошка, – забубнил он и, не удержавшись, протяжно вздохнул. – Вот и нет нашей мамки. Вчера отнесли на мазарки, – и опять повторил: – Ты опоздал. А мамка ждала тебя, каждый день вспоминала. Соседи приходили. Мамку проводили, а потом поминали. Все разошлись, я остался…

– Здорово, Борька, – растирая лицо, сказал Антон. – Я приехал. Бабку Тоню встретил на станции. Она сказала, что мамку похоронили. Вот пришёл домой, уселся на крыльце и рассматриваю двор. Столько лет не был. Всё изменилось. И деревня стала меньше, как мне показалось, и двор зарос, и дом каким-то другим стал… Постарел, что ли, или просто некрашеный – непонятно. Может, я повзрослел – не знаю. И ты вымахал. Повыше меня будешь.