Одевшись и спускаясь вниз, Лаванда поняла, что у нее есть чем заинтересовать Аллегру Траут. Разве тому, кто умеет читать по чайным листьям, не нужен чай? А единственное, чего у Лаванды было в избытке, так это чай. В восторге от своего плана, она отсыпала столько, что получилась приличная пачечка. У модельера, придумавшего это диковинное платье, имелась и практичная жилка, в платье был карман, в него Лаванда и положила чай. Надела поношенные ботинки и шляпку. Еще один взгляд в зеркало: по лицу словно хорошенько потоптались, но ничего не поделаешь. Возможно, жалость смягчит сердце провидицы. Жалость и чай. Открывая входную дверь, Лаванда чуть не наступила на что-то на крыльце – свежий букет, перевязанный шнурочком. Она схватила его, рассмотрела. Какой изысканный сбор, как изящно сочетаются папоротник, боярышник и душистые левкои прекрасного светло-фиолетового оттенка, нынче зацветшие довольно поздно, словно оберегаемые каким-то волшебством. Девушка осторожно потрогала зеленые листья папоротника в поисках записки, но не нашла.

Кто оставил такую красоту, такое чудо у ее порога? Как ни срочно нужно было искать духовидицу, этот неожиданный подарок очаровал Лаванду, и, хотя руки и ноги все еще болели от неприятного знакомства с корнем в лесу, она с необыкновенной легкостью, словно под действием цветочного заклинания, вернулась в кухню. Налила воды в лучшую фарфоровую вазу, на которой был нарисован нежный пейзаж – вечное лето, и поставила букет. Пристроив композицию на каминную полку в гостиной, еще целую минуту изучала ее смысл, пытаясь прочитать зашифрованное послание:

Папоротник: искренность.

Боярышник: надежда.

Левкой (его еще называют маттиолой): для меня ты прекрасна.

Как красноречиво и о многом говорил этот букет! Только человек, разбирающийся в языке цветов, мог составить столь утешительное попурри, особенно же ценным было последнее сообщение, если учесть, что лицо девушки все в синяках и швах и красавицей ее назвать трудно. Букет явно должен был ее подбодрить. Лаванда подумала о тех, кто вчера пробегал по улице мимо, пока она истекала кровью. Никто не помог, все старались уйти в противоположном направлении. Кроме доктора Миньярда и Роберта Траута, ее рану видел еще Арло Снук. Парень часто заглядывал в книги матери о значениях цветов. Какой же он чуткий, внимательный, как рано, должно быть, встал, чтобы собрать этих красавцев перед тем, как отправиться в конюшню. Ну, конечно, если это действительно он оставил букет.

Аллегры Траут на привокзальном рынке не было. Тогда Лаванда пошла обратно к центру деревни, направляясь к кладбищу Святого Фомы. Возможно, духовидица оттачивала мастерство там, среди могильных плит. Первые многообещающие лучи дня потускнели, и по улицам пронесся ветер. Осень на берегах Квинте так переменчива. День нахмурился. Вот-вот мог начаться дождь. Если бы неудавшийся королевский визит не опустошил сад, Лаванда собрала бы цветов и возложила на могилы родителей. А так сорвала два стебля золотарника с дикого пятачка у лавки шорника, потом прошла мимо магазина фортепиано и органов, мимо мастерской чучельника и камнерезного цеха. И снова подумала, как удивлялась бы мать всем этим новым предприятиям.

Когда Лаванда проходила через ворота кладбища Святого Фомы, пронзительно заверещала сойка. Лаванда смущенно осознала, что уже несколько месяцев не навещала могилы родителей. За это время деревья приобрели мрачно-синий оттенок, а кустарники, кедры, тисы, остролисты, обрамляющие монументы с парящими ангелами и кельтские кресты, стали гораздо гуще. Девушка миновала ангела с отколотым кончиком крыла, херувима без носа. На могильной плите матери оставила след непогода последних месяцев, а цифры поросли лишайником. Земля вокруг могилы отца сильно просела после погребения.

На могилы обоих родителей Лаванда положила по стеблю золотарника. Золотарник, растение утешения, удачи, лечебное. То, что он попался ей на глаза, могло предвещать удачу в попытке связаться с матерью. Лаванда погладила ее могильную плиту.

– Ах, мама, если бы ты только могла ответить мне. Я так благодарна тебе за подарок, теперь бы узнать, где он спрятан.

Негромко хрустнула ветка. Лаванда подняла голову и сквозь деревья отчетливо увидела фигуру Аллегры Траут. Золотарник и в самом деле оказался хорошим предзнаменованием. Знаменитая духовидица просто стояла поодаль, сама напоминая памятник, и, казалось, не замечала ничего и никого вокруг. Она возвышалась с грозным видом, но для Лаванды это была единственная возможность связаться с духом матери, разгадать тайну спрятанных денег. Лаванда не знала, как заговорить с той, кто вот так погружен в общение с потусторонним миром. Существуют ли здесь какие-то правила? Протокол? Этикет? Лаванде все это было неведомо, а от нервозности в горле застрял комок. И она довольно громко прокашлялась.

Это сработало. Аллегра Траут обернулась. На ней были все те же ужасающие остроносые сапожки и длинное черное пальто, как в тот день, когда она раздавала автографы.

Хотя Аллегра находилась довольно далеко, на другом конце уставленного плитами и памятниками кладбища, Лаванда видела ее четко: зрение у нее пока еще было отличное благодаря клюкве, морковке и зелени, которых до нынешнего недоедания она употребляла в достатке. Пророчица посмотрела на девушку с удивлением, но оно быстро сменилось на раздражение, а затем на презрение.

Вспомнив равнодушие Аллегры Траут к цветам, которыми Роберт одарил ее на вокзале, Лаванда сунула чай обратно в карман. Она медленно шла к духовидице, пока между ними не остался только один ряд надгробий. Аллегра стояла как вкопанная, напоминая какое-то высокое растение. Лиану «темная лошадка», пожалуй, – очень похоже на описание и рисунок в одной из ботанических книг Лаванды.

И тут «темная лошадка» принялась смеяться, подняв лицо к небу и вытянув длинную грациозную шею, на которую упал мгновенный отблеск солнца, мелькнувшего сквозь облака. Смеялась Аллегра целую минуту. Лаванде такое откровенное веселье на кладбище показалось странным и даже каким-то безвкусным. Но потом она вспомнила, что много слышала о забавных выходках некоторых духов, и пророчица наверняка была сведуща в хитросплетениях подобных тайн.

Лаванда, столь искусная в саду, на этой земле, полной теней и призраков, была не в своей тарелке. И опять, как тогда с Робертом Траутом у чайной лавки, с ее уст слетело первое, что пришло в голову.

– Да что же тут такого смешного? – недоуменно поинтересовалась она у провидицы.

Смех Аллегры перешел в какой-то хрип изношенных мехов, а затем замолк.

– Ты, – сказала она. – Твое лицо, твоя щека, вся синюшная, да еще и зашитая. И это странное