праздности, питью медов и вин да блудодейству с местными девками, охочими до сего…. Но долго в Баре нам служить не довелось – в августе сотня моя, вместе с остальными казаками Острожской надворной хоругви, выдвинулась к Умани, где предполагался татарский набег. Воевода киевский, Его Милость князь Василий, в преддверии отъезда короля Жигимонта Вазы в Швецию, порешил обезопасить земли свои от возможных нестроений – и оказался прав. Фетхи Гирей с ордой в пять тысяч сабель вышел к Днепру у порогов, занял остров Таволжанский – но на русский берег перейти поопасился, потому что в подкрепление запорожцев, коих было на тот момент всего полторы тысячи сабель, пришло коронное войско из десяти конных хоругвей, в числе коих и наша. Неделю мы были с татарами в перестрелке – ну да это баловство, как вы знаете; перейти же Днепр орда так и не решилась. Фетхи Гирей, не солоно хлебавши, ушел к себе, мы же, подождав ещё два дня, для надежности – отправились к себе, на Волынь – весьма довольные бескровно выигранным сражением. Главное против татар было – лишить их возможности для кормёжки лошадей, для чего важнее всего было – ограничить их в передвижениях. Как только орда лишалась подножного корма – она тотчас уходила к своим рубежам. Воевать всерьез, железом, свинцом и порохом, татары были не любители – понеже более всего ценили свою жизнь. Но если им удавалось застать посполитых наших без обереженья серьезной воинской силы – беда, не было муки, которой бы они не подвергали свой полон. Чистые звери, басурмане…
– Мы об унии… – робко напомнил межевой комиссар.
– Простите великодушно, пане Стасю, заболтался я, дела те давние, но вспомнить молодость завсегда приятно…. Да, об унии.
Мы, миряне, тогда с надеждой смотрели на иерархов церкви православной – полагая, что они удержат веру отцов. У всех на памяти была уния флорентийская, кою от отчаяния подписали греческие епископы, в надежде на помощь католиков в деле спасения остатков империи Римской. Как вы помните, пане Стасю, уния не помогла, через тринадцать лет после её подписания турки взяли Константинополь – хотя король, наш и венгерский, Владислав, или Уласло, как его звали мадьяры, войско своё на помощь гибнущему граду Константинову и повёл.
– И сгинул вместе с войском под Варной…
– Сгинул. Но честь шляхетскую и слово королевское сохранил. Иногда это много важнее жизни… Но то история давняя, и во Флоренции православные иерархи пошли на шаг отчаяния – нашим же ничего схожего с участью греческого клира не грозило. Восхотели они сменить патриарха константинопольского на папу исключительно из-за сребролюбия, тщеславия и жажды сохранения доходов своих – на веру им было плевать. А главное – восхотели они милости королевской, а что до паствы – то полагали они её бессловесным стадом. Епископы-перебежчики в конце девяносто четвертого года собрались в Сокале; Кирилл Терлецкий, Гедеон Балабан, Михаил Копыстенский и Дионисий Збируйский составили и подписали артикулы, обращённые к римскому папе Клименту Восьмому и королю Жигимонту Вазе. В этих артикулах было сказано, на каких условиях епископат митрополии Киевской готов был признать власть папы римского. После этого Кирилл поехал к митрополиту Михаилу Рагозе и убедил его также подписать этот текст. С этого момента уния стала неизбежной….
Но это я малость забежал вперёд. До этого случилось и в моей жизни, и в делах Руси Литовской нечто такое, что изменило её до неузнаваемости….
– Что же, пане Славомиру, тогда с вами случилось?
– А то, что, пане Стасю, вдруг сделался я из служилого казака вольным жителем степей – вместе с десятком таких же надворных служителей князя Острожского. И таким же вольным казаком сделался Северин Наливайко – прямо из ротмистра надворной хоругви. – старый шляхтич едва заметно улыбнулся.
– Князь Острожский более не полагался на вашу верность?
– Наоборот, пане Стасю. Впрочем, тут надобны пояснения, как я понимаю.
– Именно, пане Славомиру! Явите божескую милость, разъясните эту странность.
– В начале апреля девяносто четвертого года мне и двум казакам моей сотни, Заломаю и Гнеде, велено было прибыть в Дубно, где в то время обитал Его Милость. Он отчего-то невзлюбил Острожский замок, после смерти Гальшки в восемьдесят втором он совсем перестал там бывать, – так что Острог более использовался, как крепость и арсенал, нежели как княжеский дворец. Ну да наше дело было маленькое – в Дубно так в Дубно.
Прибыв к княжеским палатам, я с удивлением увидел там десяток казаков – да не строевых, а все больше урядников да сотников из разных хоругвей Его Милости – иных я встречал в Остроге, с иными бывал в походах и сторожах на татар. Кроме них, увидел я также Мирона Перебийноса, вестового ротмистра Северина Наливайко, державшего в поводу всем в Острожской хоругви известного гнедого жеребца предводителя нашего. «Ага, значит, и Наливайку позвали…» – подумал я. И точно, в княжеских палатах, куда всех нас кликнули в полдень – увидел я своего ротмистра.
К нам вышел Его Милость. Был он в тот день лицом строг, как будто принял какое-то важное решение, держался прямо, смотрел уверенно – разительно отличаясь от того князя, коего я оставил в этих же палатах десять месяцев назад. И речь его, с коей он обратился к нам, его казакам – была речью не Фабия Максима Кунктатора перед его поездкой в Карфаген, но Юлия Цезаря пред Рубиконом – уж простите мне мой пафос, пане Стасю, но всё так и было. Он сказал нам тогда: «Братия мои во Христе, бойцы мои, друзья и товарищи по оружию. Каждого из вас я знаю, как благородного мужа, истинно православного и отважного воина. Все вы для меня роднее самой близкой родни – и поэтому я собрал вас здесь, чтобы попросить у вас помощи и поддержки. Ныне, не медля, вы отправитесь в Шаргород, крепость князя Замойского – где вас будет ждать ватага вольных казаков в две сотни сабель, нанятая подстаростой кременецким. Соединившись с ними, и набрав, по возможности, ещё охотников на ратную потеху – вы отправитесь далее на полдень, в турецкие пределы – надлежит вам сделать набег, дабы доказать низовым казакам свою годность в воинском деле. И не только казакам… – князь промолчал, задумчиво посмотрел на нас, особенно остановившись на ротмистре нашем – и продолжил: – Известно мне, что цесарь желает нанять среди казаков вспомогательное войско, дабы препятствовать татарам идти в Венгрию, где сейчас турки теснят австрийское войско на Дунае. Наилучшим бы было вам сделаться таким вспомогательным войском. Ну а далее…. Далее – как Господь даст. Засим более вас задерживать не смею. Пане ротмистру, и вы, пане сотнику, – обратился он ко мне, – Будьте ласкавы, задержитесь на два слова». Все казаки гурьбой вывалились
