Отыскав взглядом Олю, Астахов улыбнулся ей: “Ну, что, Оленька, опять ты да я, да мы с тобой? Постараюсь слишком уж не чертыхаться”. Даже в сумерках стало видно, как заблестели у нее глаза. Будто и усталость сбежала: “Да будет, Игорь Васильевич, ругайтесь, коли охота. Я уже привыкла. Даже, знаете ли, соскучилась”.

Огнев смотрел на них, пряча улыбку. Молодость всегда молодость, даже на войне. При всем теперешнем напряжении сил, у них еще хватает духу шутить. Тем и держатся. У каждого в этом шторме свой якорь. Для кого-то это шутка, для кого-то крепкое словцо, а то и просто хоть раз за сутки найти возможность перекурить. Мелочь, но без этого якоря нельзя, унесет. “Различается ли чувство опасности у молодых и взрослых? — спросил он себя. — Принято думать, что молодежь бесстрашна, потому что еще не знает цену жизни. Но то в мирное время. А вот, скажем, зауряд-врач Огнев, 1916 года выпуска — что он тогда понимал на фронте? Да, признаться, ничего. Сердце от печени in corpo, не на препарате, отличал — уже успех. А вот, скажем, пушку от гаубицы по разрыву, или, не дай бог, химический от фугасного… И больше всего боялся опростоволоситься на операции. Крючок упустить. Остального представить — воображения не хватало. Но вот нынешняя молодежь… эту фразу, конечно, нужно произносить дребезжащим голосом и держась за поясницу… никто из них не сидел в башне из слоновой кости. Они, кажется, острее осознают опасность, и, пожалуй, от того острее чувствуют жизнь. Не приключение, а работа. Тяжелая, страшная, неизбежная. Если мы не осилим — они доделают.”.

Смены вновь по дотянулись до двенадцати часов, но работал, не смотря ни на что “Инкерманский университет”. “Квалифицированные кадры нам нужны, как снаряды батареям”, - сказал Соколовский и он совершенно прав.

Сбывалось сказанное Алексеем еще под Перекопом: "Кадровых сами будем выращивать". Вот и растили, из вчерашних гражданских врачей, да из недавних студентов. В их хирургической бригаде таких было двое, аккурат с третьего курса призванных: с одного факультета, ровесники и до того друг на друга похожие, что все их путали и считали братьями. Никакими родственниками они не были, просто приблизительно одного роста и совершенно одинаково подстриженные, а прочие индивидуальные различия скрадывались формой. Оба не сговариваясь, согласно собственным представлениям о военной службе, побрились под ноль, и теперь обрастали одинаково. У них и фамилии были похожи, так что даже Огнев, с армейской привычкой в два дня запоминать весь личный состав, и то бывало путался, который из них Зинченко, а который Семененко.

Вечером лампочки в импровизированной аудитории, она же ординаторская, светят вполнакала, желто и тускло, как керосинка. Слушатели — в основном старший начсостав, самый опытный средний, а из младшего — только две наиболее склонные к хирургии сестры, собрались вокруг длинного стола. Разбирали французский опыт, что перевести и выпустить Сергей Сергеевич успел еще в августе, следом за “Заметками по военной-полевой хирургии”. То и другое — как нельзя вовремя.

Огневу эта книга попала в руки еще в сентябре, и как раз прочиталась по дороге из Севастополя на Перекоп, но обсудить как следует все руки не доходили. А здесь — Соколовский поручил. Когда он спать-то успевает? Можно подумать, их двое и они братья-близнецы, как в старинном романе!

Изумительные вещи все-таки сделали французы. Посреди сжигающей армию и страну катастрофы они применяли новейшие средства, документировали работу, при этом трогательно извиняясь за отсутствие лабораторных исследований. А в декабре сорокового, видимо, в неоккупированной зоне, издали бесценный опыт — буквально завтрашний день науки.

— Итак, товарищи, вот мы разобрали материал по французскому легкому хирургическому отряду. У нас ничего похожего нет, что-то вроде автохирургического, но у них такие отряды штатные. Про численность и средства, извините, ничего не скажу. Судя по всему, одна-две, может, три хирургические бригады. За четыре дня, с 11 по 15 мая, они прооперировали сто восемь раненых, доставленных вполне удовлетворительно, за три — десять часов, очень мало шоковых, ампутаций четырнадцать, шесть из них из-за жгута. Какие мы можем сделать выводы? Как положено, начинаем с младших по званию. Младший сержант Саенко, что увидели?

— Мало раненых, — Вера подняла голову от тетради и встала, как в школе отвечая урок. — Двадцать пять в день. Мало шоковых, — она вздохнула, — это я уже наизусть знаю, плохой вынос. Пишут, ампутаций больше десяти процентов… У них что же, раненых выносить было вообще некому? И везли потом как попало?

— Скорее всего. Сто восемь — это не всего раненых, это прооперированных, но даже семьдесят раненых в сутки, это очень маленький поток. Похоже, они стояли на каком-то краю и получали меньшую часть работы, либо, действительно, когда выносили — то выносили неплохо, но, в основном, санитары в ротах не справлялись. Судя по жгутам, организации совсем никакой. Это и нам важный урок.

— Товарищ про… ой, виновата, товарищ военврач третьего ранга, я не поняла, как же они оперировали-то? Стерилизовали или нет? — озадаченно спросила Раиса.

По тому, как сбилась она в звании, можно было считать, что мыслями товарищ Поливанова где-то в Москве, на курсах повышения квалификации того самого сорокового.

— Похоже, автор тут сам не уверен. По описанию, у них там много гнойных, как и должно было быть. По результатам — кипятили. Что за ходовые операции — понять сложно, и, судя по упомянутому “кесарскому сечению”, Сергей Сергеевич привлек к переводу с французского кого-то с первого курса. Да и отчет писали наспех. Так что может странное обнаружиться. Но если б не кипятили — было бы совсем плохо. Товарищ Астахов?

— Про первичные швы я под Ишунью накрепко усвоил. Но как им взбрело с землей-то зашивать? Франция, родина первичного шва, в голове не укладывается! Или совсем у союзников с кадрами беда?

— Они там очень четко пишут: к хирургии приставляли кого попало, скорее всего, даже не мобилизованных, а просто привлеченных гражданских врачей. Причем из мелких городков, хирургической практики у них — фурункулы вскрывать разве что. А про триумф первичного шва у них только глупый да ленивый не читал. Вот и применяют — в меру понимания. Да второпях, раненых много, каждому хочется помочь хоть чем. Как у нас было в Финляндии, только прибавим тяжелые отступления и отсутствие твердого медицинского руководства. Про первичный шов и его опасности французы еще до войны говорили. Видимо, не все услышали. Да и не все усовершенствования,