Практически у каждого мальчика-апача старше девяти лет имелось ружье, а на бедрах болтался патронташ. Из ободов бочек для воды, брошенных синемундирниками, мальчишки понаделали сотни наконечников стрел. Голенища высоких мокасин они заворачивали книзу, а ноги мазали топленым жиром — чтобы быстрее бегать. По деревне они вышагивали гордо, скалясь, словно волчата.

Сантьяго Маккин приходился Кайвайкле лучшим другом, если, конечно, не считать Генри. Мать Маккина была мексиканкой, а отец — бледнолицым. Полгода назад Джеронимо убил старшего брата Маккина, а самого Сантьяго украл вместе с лошадьми, которых пасли мальчишки.

Светловолосому веснушчатому мальчугану общество чирикауа пришлось по вкусу, будто он жил среди них с самого момента рождения. Лозен казалось, что Сантьяго появился на свет в семье бледнолицего по нелепой ошибке. Всякий раз, когда она смотрела на золотоволосого кареглазого Маккина, кожу которого покрывал густой загар, ее посещала мысль, что именно так, наверное, выглядел бы ее сын, прими она предложение Волосатой Ноги.

Волосатая Нога в последнее время снился ей особенно часто. Иногда в этих снах он гнался за Лозен, пытаясь ее убить. Иногда он сжимал женщину в своих объятиях, в точности как когда-то наяву. Она ощущала, как его рука касается шеи, и чувствовала, как их сердца бьются в унисон. Часто Лозен просыпалась в слезах.

Страстное желание снова ощутить его прикосновение сходило на нет с пробуждением: уж слишком много было хлопот, ведь каждый день превращался в борьбу за выживание. Кроме того, Лозен не любила тосковать. Сколько у нее погибло родных и близких! Так с какой стати ей грустить по человеку, мало того что живому, так вдобавок еще и чужаку — нзаадже голиини?

Лозен хорошо подготовилась к набегу, припасла снадобий, а теперь укладывала все, что ей могло бы пригодиться. Ей с воинами предстояла дальняя дорога на север. Они отправятся добывать патроны и мстить. Стояло начало времени Призрачного Лица, а значит, похолодает прежде, чем они вернутся в Мексику. Кайвайкла и Сантьяго еще раз попытались убедить шаманку взять их подручными, чтобы они ухаживали за лошадьми, покуда воины вершат свой путь по тропе войны.

— Вы должны защищать женщин и детей, — ответила Лозен. — И постарайтесь остаться в живых. Нам, старикам, скоро помирать, а вам предстоит сражаться дальше.

Лозен привязала за седло свернутое в рулон одеяло. Мальчишки встали по бокам лошади, чтобы отвести ее к месту сбора.

— Помните, — напутствовала шаманка, — слаб тот, у кого жизнь сладка. Невзгоды и лишения — наши друзья. Они делают нас сильными.

Лозен, Колченогий, Джеронимо и еще восемь воинов добрались аж до форта Апачи. Напав под покровом ночи, они убили двенадцать человек из племени Белогорья, находившихся неподалеку от форта. В общей сложности отряд преодолел две тысячи километров, потерял одного бойца, убил тридцать восемь человек и похитил двести пятьдесят лошадей и мулов. Газеты негодовали, требуя голову генерала Джорджа Крука. Его непосредственный начальник, генерал Филип Шеридан, принял решение перевести Крука, а на его место назначить другого командующего — вдруг у него ловчее получится усмирять тигров в людском обличье.

Генерал Нельсон Майлз[125], высокий, подтянутый, в накрахмаленной и отутюженной форме, сразу по прибытии принялся отдавать приказы. Как и сам Крук, он первым делом посетил с визитом Сан-Карлос и форт Апачи. Однако, в отличие от своего предшественника, Майлз с вождями беседовать не стал, ограничившись чтением нотаций. Нищета и пьянство, царящие в резервациях, вызвали у генерала чувство омерзения.

Большую часть апачей-следопытов генерал уволил со службы, заявив, что разведывательные подразделения прекрасно справятся и без них, из чего Рафи заключил, что Майлз не просто человек неблагодарный, а вдобавок к этому еще и редкий болван. Эл Зибер знал Майлза лично и уверял, что Рафи генералу даже льстит.

— Стоит Майлзу почувствовать малейшую опасность, как он тут же пускается наутек. — Зибер достал из кармана джинсов серебряную монету, подбросил ее в воздух и ловко поймал. — Ставлю доллар, что дальше Тусона он к границе не приблизится.

Рафи не видел смысла проигрывать доллар. Индейцы, отлично разбирающиеся в людях, уже дали Майлзу прозвище Вечно-Опаздывающий-к-Бою.

Новый командующий сразу отправил начальству кучу донесений и рапортов, в которых подверг действия Крука жесткой критике. Он разработал план, суть которого сводилась к ликвидации следопытов, верных Круку, и окончательному решению проблемы апачей. План был достоин самого Макиавелли.

* * *

Чато откинулся на обитую красным плюшем спинку сиденья и смотрел на проплывавшие в окне поля золотой пшеницы. Поезд на всех парах несся через Канзас навстречу заходящему солнцу. Чато переполняло ощущение счастья. Вместе с Микки Фри и еще восемью апачами-следопытами они побывали в Вашингтоне. Сам президент жал им руку и благодарил за службу США. А потом была торжественная церемония, на которой глава государства повесил на шею воинам большущие серебряные медали на блестящих красных лентах.

Чато знал: когда он станет рассказывать апачам об увиденном, его назовут лжецом. Плевать! Бледнолицые возвысили его над соплеменниками, что ютятся в убогих хижинах по резервациям или бродят по Мексике подобно диким зверям.

Подъехав к станции Форт Ливенворт, поезд дернулся и остановился. В вагон зашли солдаты и, сославшись на приказ нового нантана синемундирников генерала Майлза, потребовали, чтобы следопыты сошли с поезда. Конвой отвел их в камеру и посадил под замок. В смятении Чато и его товарищи принялись ждать объяснений. Апачи получили их по дороге в тюрьму форта Сент-Огастин, что в штате Флорида. Там, за каменными стенами двухметровой толщины, бывшим следопытам предстояло двадцать семь лет размышлять о степени благодарности американских властей[126].

* * *

Колченогий снял с себя боевые амулеты и положил их на истершуюся от частого использования кожаную сумку.

Внутри лежал полинявший убор из гусиных перьев. Шаман приступил к длинному ритуалу над своими вещами, прося у них прощения за то, что расстается с ними. Колченогий молил священные предметы не гневаться на него и не чинить вреда его родным. В завершение заговора он пять раз пронзительно вскрикнул, после чего вместе с Глазастой зашипел по-змеиному.

Глазастая тихо заплакала, когда Колченогий, размахивая руками, принялся просить небо принять его к себе и поглотить. Старый шаман похлопал себя правой рукой сначала по одному плечу, потом по другому. Затем, приложив обе ладони к сердцу, он затянул заговор, в котором упрашивал духов благословить нового владельца амулетов и головного убора. Воздев над головой сумку, он резко выдохнул на четыре стороны света. Под конец шаман