Когда Рафи уходил со станции, телеграфист силился втолковать Локо, что за отправку телеграммы нужно заплатить. Апач искусно делал вид, будто не понимает, о чем идет речь. В его упрямстве имелась своя логика. С какой стати ему платить за разговоры? А вдруг завтра бледнолицые начнут брать деньги и за то, что он, Локо, дышит?

Из конюшни показался Эл Зибер. Помахав Рафи рукой, он пошел рядом с ним.

— Говорят, Крук забрал у Джеронимо все стадо. Он собирается продать коров, а деньги вернуть мексиканским владельцам животных.

— Вроде справедливо, — кивнул Рафи.

— Но взамен никаких других коров он Джеронимо не даст.

— Почему?

Бюро по делам индейцев настаивает на том, чтобы апачи занялись земледелием, — пожал плечами Эл Зибер.

— С какой стати?

— А с такой, что местные скотоводы не желают конкуренции со стороны апачей. Вдруг индейцы начнут получать государственные контракты на поставку мяса. Вот фермеры и дали на лапу главе бюро.

— Но мужчины-чирикауа хотят разводить скот, — нахмурился Рафи. — И чем им теперь заняться?

— Не знаю, — буркнул Эл Зибер. — Копаться в земле они точно не будут. Это удел женщин.

Рафи подумал о ссадинах, синяках и кровоподтеках, которые видел у некоторых индианок. Женщины их получили явно не в поле. Мужчины лишились работы, охотиться было не на кого. Им оставалось немногое: пить горькую, драться, избивать жен и хандрить. Во всем этом апачи не знали себе равных.

* * *

Колченогий вдруг замолчал, дойдя примерно до середины рассказа о том, как старина Койот предложил другим койотам научить их лгать, попросив в награду белого мула, седло и отделанную серебром сбрую. Увидев в свете полной луны, как к ним, подпрыгивая на кочках, приближается фургон, старый шаман спешно закончил байку и произнес сакраментальное «на самом деле в этой истории шла речь о фруктах, цветах и прочих прекрасных вещах». Как раз в этот момент фургон остановился. Мулами правил сам Пухлячок.

Из фургона выбрались Чато и Микки Фри. Они направились к костру, словно старые друзья, хотя все присутствовавшие их недолюбливали, а племянница Колченогого Мудрая и вовсе ненавидела и презирала эту парочку.

— Вот уж кто мог бы поучить койотов врать, — прошептала она на ухо Лозен.

Все знали, что Чато и Микки Фри сказали лейтенанту Дэвису, будто Кайтеннай собирается поднять восстание. Пухлячок, естественно, приказал следопытам арестовать злоумышленника. Судили Кайтенная присяжные из племени Белогорья. Они отправили его в тюрьму на скале, расположенную посередине Великой Воды.

Но Чато с Микки Фри будто бы этого было мало. Они нашептали Джеронимо, что бледнолицые собираются повесить его вместе с остальными отступниками или же в лучшем случае сослать на каменистый остров, где он будет жить в цепях до скончания своих дней. При этом по ходу рассказа Чато проводил пальцем себе по горлу, а Микки Фри пучил глаза и хрипел, делая вид, что задыхается в петле. Чирикауа гневались на Пухлячка за арест Кайтенная, но никто не осуждал лейтенанта за то, что он поверил Чато и Микки Фри. Эта парочка одурачила бы даже братца Койота.

Пухлячок помог выбраться наружу четырем пассажиркам — босоногим, одетым в лохмотья. При виде их Лозен едва сдержала вопль радости. Глазастая вернулась! А с ней прибыла и Сики, четырнадцатилетняя племянница Кайвайклы.

Пухлячок заговорил, а Микки Фри начал переводить. Четыре женщины в поисках родни прошагали почти две тысячи километров. Сердце Пухлячка переполняла радость оттого, что они все же наконец воссоединились со своими семьями. Великий Отец в Вашингтоне тоже будет рад узнать, что его чада-чирикауа следуют тропой мира.

Еще Пухлячок сказал, что когда Кайтеннай через пять лет вернется из тюрьмы, то сам увидит, как далеко вперед шагнул его народ. Он убедится, что упорный тяжкий труд, умеренность и сдержанность привели апачей к процветанию. «Неужели ты, Пухлячок, считаешь, будто воровать лошадей проще простого? Что ты тогда вообще знаешь об упорном труде?» — подумала Лозен.

Когда Пухлячок, Чато и Микки Фри скрылись во мраке ночи, люди принялись обниматься, смеясь и плача от радости. Колченогий, тихо всхлипывая, заключил свою жену в объятия. Наконец Глазастая рассказала о своих злоключениях.

— Нас отвезли аж в Мехико, — пояснила она. — Продали человеку, который выращивал юкку и делал пульке. Поскольку я старая, меня приставили убирать в доме. А внучка с остальными двумя женщинами работала в полях. Монахи учили нас своей вере. Чтобы хозяева стали нам доверять, мы притворялись, будто приняли ее. Зимой я украла нож и несколько одеял. Однажды вечером нам разрешили самим пойти в дом их бога. Так мы и сбежали. По дороге на север мы питались плодами кактусов, они как раз в это время начинают созревать. Как-то ночью, когда мы спали, на нее напала пума, — Глазастая кивнула на фигуру, кутавшуюся в одеяло. — Зверь вцепился ей в плечо и попытался уволочь. Внучка с Молодой стали бить пуму камнями, а я колола ножом, пока тварь не издохла. Когда мы развели огонь, то увидели, что пума разодрала нашей подруге лицо.

Женщина, кутавшаяся в одеяло, опустила его, демонстрируя обезображенные черты, при виде которых раздался всеобщий стон.

— Я, как сумела, пришила кожу ей на место и смазала раны слюной пумы, чтобы они зажили. С наступлением утра я прикладывала к ним листья кактуса. Потом мы отыскали пещеру, в которой наш народ прятал припасы. Затем мы снова отправились в путь. Мы шли и шли, пока нас не нашли синемундирники. Они нас привезли сюда. Теперь мы с вами, и наши сердца преисполнены счастьем.

Лозен тоже переполняла радость, но женщина не могла не задаться вопросом, надолго ли воцарился мир. При мысли о том, к чему могут привести нагромождения лжи Чато и Микки Фри, ей стало не по себе. Она подумала о своем старом друге Кайтеннае, который сейчас находился где-то далеко-далеко, на скале посреди воды. Подумала и о страхе перед виселицей, который снедал Джеронимо. Вспомнила Лозен и всех тех мужчин, которые, напившись тисвина, ссорились друг с другом и обижали жен. Пухлячок арестовал некоторых апачей за пьянство и избиение женщин, но аресты только озлобили и напугали их.

Лозен понимала, что долго так продолжаться не может.

* * *

Боль, пульсировавшая в висках Эла Зибера, от стука в дверь усилилась стократно. Командир следопытов был готов убить на месте того, кто осмелился его