Солдаты, дожидавшиеся в лагере прибытия отряда, уже развели костры, чтобы приготовить еду, и поставили палатки. Они будто разбили самый обычный бивуак: напоили и накормили лошадей, сложили шалашиками винтовки. Следопыты бросили в круг вьючные седла и припасы, и караул сопроводил Грезящего в центр этого круга. Его жена примостила нехитрый скарб под сейбой неподалеку и стала собирать ветки и хворост, чтобы развести огонь и построить шалаш. Их сын повел лошадей попастись.

Рафи удалось отыскать капитана у его палатки. Офицер наблюдал за денщиком, который готовил ему ужин. Капитан пребывал в приподнятом настроении — сейчас ему и море было по колено.

— На вашем месте я приказал бы солдатам оставить винтовки себе, — заметил Рафи.

— Да перестаньте вы дергаться, Коллинз, — рассмеялся капитан. — Нам совершенно нечего опасаться. Все прошло без сучка без задоринки.

— Мы еще не вернулись в форт.

К ним быстрым шагом подошел полковник:

— Лейтенанту Крузу очень не понравилось то, что он видел на обратной дороге сюда.

— И что же ему не понравилось, сэр? — вздернул бровь капитан.

— К толпе недовольных присоединилось немало индейцев в боевой раскраске. — Полковник махнул рукой сторону группы апачей, которые, показавшись из густых зарослей кустарника, начали переходить речку вброд. — Капитан, извольте прогнать их оттуда. Что это они тут шляются?

— Слушаюсь, сэр.

— Полковник… — начал Рафи. Ему хотелось сказать, что с капитаном имеет смысл послать сопровождение из пятнадцати — двадцати солдат, но Коллинз счел за лучшее промолчать. Вместо того чтобы вступать с офицерами в дискуссию, он кинулся искать укрытие. Однако далеко он уйти не успел.

Капитан заорал на апачей, как на докучливых детей.

— Угаш! Уходите! — Для наглядности он даже замахал на воинов рукой.

Рафи не заметил, кто выстрелил первым, но капитан рухнул на землю. Пригибаясь среди свистящих тут и там пуль, солдаты кинулись к карабинам. Рафи нырнул за баррикаду из седел и припасов вокруг Грезящего. Коллинз понимал: даже если он убережет шамана от смерти, бой этим не остановишь, но гибель Грезящего будет иметь прямо-таки катастрофические последствия.

Солдаты уже убили его жену, когда она попробовала до него добраться. Убили они и сына шамана, когда тот пытался подогнать отцу коня. Грезящий пополз к телам родных. Рафи увидел, как двое солдат взяли апача на прицел.

— Нет! — Пригибаясь, Рафи кинулся вдоль баррикады.

Пули впивались во вьючные седла и ящики с консервированными персиками, выбивая из них фонтанчики ароматного сока. Двое солдат выстрелили, и Грезящий ткнулся лицом в землю, но потом все же приподнялся и снова пополз к телу жены. Сoлдат добил его топором.

Рафи услышал улюлюканье и грохот копыт. Похолодев Коллинз помчался к лугу, где должны были пастись мулы, навьюченные боеприпасами: отправив животных на выпас, никто так и не удосужился снять с них груз. Еще одна идиотская промашка полковника Карра. Теперь индейцы могли угнать животных.

Рафи почти достиг луга, когда апачи, притаившиеся в ветвях деревьев, открыли по нему огонь. Коллинз увидел Лозен, пригнувшуюся к шее пегой кобылы. Размахивая одеялом, она неслась прямиком через перекрестный огонь американцев и апачей. Солдаты попали в окружение. Индейцы значительно превосходили их числом. Рафи прекрасно понимал: если Лозен угонит мулов с боеприпасами, то он вместе со всем отрядом обречен.

Коллинз не мог заставить себя выстрелить в Лозен, так что прицелился в лошадь. Но шаманка, видимо, имела колдовскую власть и над пулями. Рафи считал себя хорошим стрелком, и все же промазал. Воительница галопом унеслась прочь, гоня перед собой мулов.

С мулами сгинуло три-четыре тысячи патронов — этого апачам хватит на несколько месяцев боев. Теперь индейцы могли перебить весь отряд следопытов, однако с наступлением темноты апачи прекратили огонь и скрылись. Рафи застыл и, наслаждаясь звенящей тишиной, вознес благодарственную молитву Богу.

* * *

Рафи стоял между гнедым мерином и вьючным мулом, которые шумно пили из реки. Уже привычно, механически, он повернул голову и посмотрел на юг, в сторону Мексики.

«Хватит о ней тревожиться, — велел он сам себе. — Ее не так уж просто убить».

Он потянул мула, но тот упрямо расставил ноги, красноречиво показывая, что не собирается сдаваться без боя: животное явно давало понять, что намеревается пить, покуда речка не застынет. Рафи назвал мула Адвокатом за сказочное упрямство — скотина никогда не упускала возможности показать свой норов и продемонстрировать протест. Вот и сейчас Рафи терял из-за него понапрасну время, когда до форта Апачи оставалось рукой подать. Нынче за пределами фортов и городских стен было по-прежнему опасно — и так уже полгода, с тех пор как апачи взбунтовались в Сибекью.

Банды индейцев устраивали налеты на ранчо, прииски и даже на небольшие города, но потом подтянулись войска из Нью-Мексико и Калифорнии. Тогда отступники начали массово сдаваться, но не все: чирикауа продолжали сражаться.

Они с боями отступали на юг, к Мексике, как обычно, сея хаос и разорение на своем пути. Рафи решил, что с ними в путь отправилась и Лозен.

Коллинз никак не мог избавиться от одолевающей его печали. Вчера солдат и следопытов выстроили на плацу форта Апачи, после чего у них на глазах вздернули Смертельного Выстрела, который был в чине сержанта, а заодно с ним и еще двух разведчиков-апачей. Приговоренные к смерти были признаны виновными в мятеже, дезертирстве и убийствах, совершенных во время событий при Сибекью. Рафи сомневался, что Смертельный Выстрел открывал огонь по американским солдатам. Во время боя царила жуткая неразбериха, и потому очевидцев, которые были готовы подтвердить, что от рук именно этих трех апачей, приговоренных к повешению, кто-то погиб, не имелось. Впрочем, Рафи легко мог представить себя на месте следопытов. Коллинз не мог винить Смертельного Выстрела, если тот вдруг уверовал в обещания Грезящего воскресить вождей и простить всех, кто пошел на службу бледнолицым.

Когда на шею Смертельного Выстрела накинули петлю, апач, прежде чем перевести взгляд на свою семью, посмотрел на Рафи. Коллинзу показалось, что в мужественных глазах индейца промелькнули печаль, сожаление о случившемся и вроде бы даже страх. Рафи отвел взгляд, когда палач хлестнул лошадь под апачем, которого он, Коллинз, называл другом, и та рванулась прочь.

Время, отделявшее момент, когда петля затянулась на шее приговоренного, от момента, когда его ноги перестали дергаться, в масштабах вселенной было лишь мигом, но Рафи оно показалось вечностью. Все это время Коллинз думал о судьбе, которая ждет двух сыновей Смертельного Выстрела.