Скорые похороны в снегу на берегу моря на берегу залива с сияющим, выметенным в этом месте льдом, на самом восходе низкого солнца, сменились спешным переходом. Платон сам чувствовал, как силы покидают его. Без теплых ночевок, горячего питья, среди снегов, уже изрядно ослепнув от снега, и отморозив пальцы, хотелось добраться до пристанища, хоть какого-либо, чтобы хотя бы на несколько часов в тепле обрести покой, прикрыть глаза, спокойно уснуть.

Несколько суток после смерти Рябины прошли, как один затянувшийся, наполненный тяжким трудом день. Откуда берутся силы, было непонятно. Источник энергии, казалось, пересох давно, но прикорнув, свернувшись калачом рядом с собаками, среди которых теперь, укрывшись шкурой и подстелив другую, спал Платон три-четыре часа и вставал. Утерев лицо снегом, отринув, таким образом, свою слабость, вползающую в плоть во время сна, поднимал собак. Осмотрев упряжь, раздав по мерзлой рыбине, дождавшись, когда псы управятся, двигался вперед, не видя впереди ничего нового: только заснеженная равнина побережья, изгибы заваленных снегом сопок и дальние, теряющиеся в дымке, заснеженные же опять, склоны далеких гор. Белое безмолвие, одиночество разрывали суть человеческую, морозили не только тело, но чувства, ‒ человек терял себя, и только движение, только воля идти вперед спасали.

Всю дорогу после встреченного стойбища, убившего Рябину, Платон чувствовал себя больным. Знобило, мутилось сознание, но было понятно, останавливаться нельзя, остановка – это смерть. По внешнему виду умершего Рябины, вспоминая его хворь, Мартынов понял, что это эпидемия холеры скосила людей. Злая, страшная эпидемия пришла и добила ослабевших за зиму эвенов. Теперь он боялся, что и его защепила тяжелая болезнь и каждое утро, проснувшись, пытался понять – сможет ли он встать и идти.

Он вставал. Он вставал и шел делать то, что он мог делать и гнал собак из последних сил. Сил хватило и ему и оставшимся в живых псам добраться до стен городка среди заснеженного поля, вьющегося мимо русла речки под ледяным и снежным покровом. Казалось, что поселение за высоким частоколом вымерло, так было пустынно вокруг и было странно, что даже снег лежит у строений не тронутый людьми.

Но скоро обостренное в походе обоняние уловило запах дыма и первый человек – укутанный в тяжелую доху из оленьей шкуры, вышел ему навстречу. Было заметно, как обескуражен этот упрятанный в мех человек. Он смотрел пристально, молча и только черные глаза, отражали его состояние. Скоро подошли еще двое, и уже осмелев, местные жители, которые несли охрану на бревенчатом рубеже городской крепости, сблизились, осторожно ступая, и взялись расспрашивать и осматривать прибывшего измученного человека.

Скоро разобрались, когда главный в крепости чин, назначенный комендантом Гижиги раскосый Мартын Краюхин, рассмотрел бумаги от губернатора с указанием оказывать всяческую помощь и исполнять просьбы есаула Платона Ивановича Мартынова, исполняющего важнейшее поручение самого Императора Российского.

Первым делом Платон попросился в баню. Отогрев исхудавшее за дорогу тело, до самых глубинных частей организма, раскиснув сразу после первой чарки крепчайшего самогона, Платон ожил к утру и взялся тут же давать распоряжения.

‒ Так, други, собак мне свежих соберите в упряжь, для собак рыбы мороженной, припасы в дорогу. А еще мне нужен сопровождающий – ловкий, молодой, но опытный в делах, чтобы с собаками мог управиться.

К следующему дню все было исполнено. У избы, где поместили Мартынова, уже поскуливали собаки, собранные со всей Гижиги, нарты, на которых он прибыл, правленые, заново подбитые мехом, стояли рядом, как новенькие, заполненные кожаными мешками с рыбой, вяленым мясом. Тут же крутился и назначенный с ним в поход невысокий щуплый паренек – по всему было видно, что якут в оленьей кухлянке, укрытый до глаз и в собачьих унтах. Лица молодого человека почти не было видно под капюшоном, да Платон и не приглядывался: есть человек в дорогу и ладно, ‒ там разберемся, на что годен.

Подошли провожающие. Комендант Краюхин, кивнул в сторону объявившегося паренька, пояснил:

‒ Мы тебе в дорогу нашли помощника: cирота, ‒ семья погибла нынче осенью, как грянула да настигла в пути непогода. Подобрали в тундре наши охотники. Бери, ‒ поможет. Совсем еще показаться может ребенком, но дело знает, коли с семьей кочевал, а значит и выдержит переход на славу.

‒ Как вышло-то, что погибли?

‒ Да кто его знает. Семья смешанная была: мужик русский из сосланных, а баба якутянка. Как будто приболели заразой какой. А сошлись они здесь в Гижигинске, да и откочевали на вольный выпас подальше от властей. Выходит сиротка, что тебе советуем – сахаляра. Так у нас зовут детей от помеси с якутами. Народ образуется, должен я сказать, от смешения кровей ‒ крепкий: сильные да рослые, ‒ не в пример якутам, но такие же выносливые.

Мартынов покачал головой и отметил, что парнишка и правда шустрый, на месте не сидит, дело знает и совсем не нуждается в понукании.

‒ Ладно, возьму с собой: мне помощник глянулся, ‒ принял решение Мартынов и не обратил внимания на то, как усмехнулся комендант Краюхин, спрятавший улыбку в густые усы и бороду.

Ушли в дорогу в начале февраля. Снег был уже не январский, а плотный, отшлифованный переметами, местами твердый до наста. Идти по такому снегу и проще, ‒ пока твердь под ногами, но порой наст резко заканчивался, и попадали, разогнавшись в перемет и нет, нет, да летели с саней в снег, и приходилось выбираться, поднимать нарты, расправлять упряжь собак. Ездовые псы, крепкие, еще не уставшие, тянули хорошо, показывая выучку. Помощник, которого назвали при встрече Удалай, оказался сноровистым и терпеливым. А еще важно, для поездки на собаках по заснеженному побережью, – легкий телом. Теперь на свежих собаках по равнине и вниз по склону ехать можно было вдвоем. Мартынов ходил уже плохо. Опухшие от невероятных нагрузок и застуженные ноги с обмороженными и кровоточащими пальцами не позволяли так, как прежде, весело скакать за собаками. Завалившись в нарты, Мартынов упорно смотрел вперед в бескрайнюю снежную пустыню и просчитывал, сколько еще времени у него есть, чтобы добраться, не расхворавшись, не расклеившись телом. Хватит ли у него сил доставить срочную депешу губернатору Камчатки. На привале, выпив бодрящего горячего кипятка с настоем трав, что есаулу выдали в Гижигинске, взялся есаул готовить Удалого, как стал называть он своего помощника, к тому, что если что случится с ним, он самостоятельно доставил письмо-указ, не мешкая. Удалой слушал, часто