‒ С тобой, брат, все решим! Скидывай свои чухонские обноски! Приоденем, ‒ залюбуешься! Скоро уж и зиме конец, а там тепло придет, ‒ надо бы приодеться по погоде.

Ошарашив товарища идеей переодеть его в одежду для него крайне непривычную, Мартынов голенький, охая от удовольствия от тепла и такого приятного отдыха после мучительных месяцев бесконечной гонки на грани выживания, отправился из предбанника в парную.

Удалой взялся стаскивать с себя меховую свою изношенную кухлянку. Под кухлянкой хоронилась до поры совсем щупленькая фигурка с черной, не стриженой головой со странными бабьими бугорками грудей. На глазах Удалого застыло выражение тревоги и любопытства. Удалой, зная, что следует всегда идти за есаулом, робко ступая, отправился в парную. Здесь уже клубился пар, было сумрачно и жарко. Мартынов стонал на полкé, нахлестывая бока, ноги и спину, с особым рвением колотя себя по пояснице. Отметив, что Удалой зашел в парную и скромно уселся внизу у порожка, закрывая уши руками с непривычки от жара, взялся требовать, чтобы напарник поднимался к нему на полок. Удалой присел на лавку повыше и умоляюще стал смотреть на есаула, прося пощады. Узкие глаза паренька расширились и стали почти круглыми, а лицо испуганное, словно в ожидании неминуемой казни.

Мартынов взялся нахлестывать Удалого по узкой тощей спине, тот терпел, сколько мог, сжавшись в комочек, но скоро выскочил из парной. Следом вышел и Мартынов. Удалой прикрывался выхоженной на лавке простыней и, увидев есаула, взялся натягивать свою кухлянку. Мартынов смотрел на это с недоумением, некоторым даже подозрением и взялся убеждать парнишку, что принесут скоро штаны и рубаху, обещали и шинель солдатскую, а эту изношенную шубейку надо бы выбросить. И только тут разглядел Мартынов и бугрившиеся груди и худые, но все же бабьи бедра, маленькие женские руки, округлый живот и не нашел того, что должно быть ниже. И нежданно прозрел Мартынов:

‒ Ты, что, баба, что ли, Удалой?

Девица, а оказалось и верно, что Удалой народился девицею и только теперь, когда исполнилось ей всего-то шестнадцать, это как-то стало играть роль и быть особо значимым для нее.

Девчонка сидела, забравшись в уголок и укрывшись от есаула мокрой простынкой. Вид ее был жалок: сжавшись в комочек, затравленно смотрела она на голого, огромного мужика, которого знала как стойкого, сильного человека, которому практически поклонялась.

Мартынов ощутив комичность происшествия, поначалу остолбенел, но скоро опомнился и быстренько взялся натягивать на себя штаны, посмеиваясь и поругивая себя.

‒ Вот голова! Как так, ‒ девку не разглядел? А ты чего поперся со мной в баню? Пошел бы после меня, и жару было бы поменьше в парной! У нас бабы завсегда ходят в баню после мужиков.

Удалой, на поверку оказавшийся девкой, то есть ‒ Удалою, сидела, слушала Мартынова, до конца, не понимая, что он ей так долго выговаривает. Однако спокойный голос есаула, доброжелательность и веселость скоро успокоили девицу а, натянув длинную рубаху, совсем перестала робеть и смотрела на Мартынова озорно, совсем по-мальчишески. После бани лицо барышни сияло румянцем, слипшиеся смоляные волосы не делали ее дурнушкой, аккуратный вздернутый носик после бани блестел, глаза – черные оливы сияли и глядели на мир по-прежнему весело и озорно.

Одевшись, Мартынов ушел на постоялый двор, где ему выделили комнату, а усевшись на кровать, долго вздыхал, ухмылялся и чесал заросший за три месяца затылок. Было чем озадачиться есаулу, и он разглаживал в беспорядке выросшую за поход бороду и размышлял о том, что чудеса случаются чаще всего у нас под боком, а мы порой просто не видим их, занятые самыми простыми, порой примитивными делами.

«Надо бы, ох, как надо бы, смотреть по сторонам вокруг себя внимательнее», ‒ подумал Мартынов и уснул глубоким сном человека, исполнившего долг, ‒ большую многотрудную работу.

Спешные сборы, лед Авачи

Наутро Завойко собирал совещание. За Мартыновым прислали порученца и тот, сопровождая есаула, поведал, что взялись уже с вечера распределять дела и ему поручено заняться пропиливанием льда через залив к открытому морю, поскольку иначе до мая месяца из бухты не выбраться кораблям и может так выйти, что не успеют исполнить императорский указ.

Мартынов позвал с собой и Удалого. Называть девицу своего помощника как-то иначе пока не выходило, но к делу пристроить девчонку все же следовало.

У Завойко уже толпились офицеры с кораблей и гражданские лица. Когда Мартынов вошел в приемную губернатора, здесь было шумно, но отметив приход есаула, все приумолкли и взялись рассматривать героя и подходили, пожимали руку, высказывались скупо о его подвиге.

‒ Господа, есаул будет руководить работой по прокладке пути для кораблей через лед бухты. Тут несколько километров до открытой воды. Слушайте славного нашего спасителя, ибо без указа его императорского Величества нам из порта уходить было нельзя. Полегли бы здесь, сложили головы. А так, еще послужим Отечеству! За дело, братцы!

‒ Ну, что, други, мои? Беремся пропил сделать во льду за неделю? Толщина-то его, нынче какова? Кто-то промерял?

‒ Лед нынче толстый, местами до полуметра, но в основном пару пядей, не более.

‒ Это добре, не такой уж и толстый нынче ледок. Готовьте пилы для льда на шестах. Соберите обычные пилы по дворам и из них устройте нужные нам. Сказывали, несколько пил на складе есть. Все собирайте и завтра начнем. Еще пешни приготовьте. В кузне пусть заготовят несколько – лед колот. Веревки – лед таскать. А, еще надобно кормить работников. Вот за это возьмется мой помощник ‒ Удалой. Мы с ним тыщи верст на собаках отмахали. Знакомьтесь!

Перед группой местных охотников, промысловиков и присоединившихся гражданских лиц предстал в своей штопаной-перештопаной кухлянке, Удалой. Глаза его сияли словно мытая родниковой водой черешня, виноватая улыбка тронула губы, а смуглое обожженное ветром и солнцем долгой дороги лицо, тем не менее, проявило смущение, заполыхав ярко румянцем под смуглой кожей.

‒ Девка, что ли? ‒ спросил, наклонившись и приглядываясь к мелкому Удалому огромного роста