– Где? – с надеждой спросил Каиров.

– Как ни есть супротив бани… На тротуаре они с барабанщиком нашим, Жаном, разговаривали. А потом машина возле них остановилась. Шофер что-то спрашивал.

– Не слышали, что говорил шофер?

– Нет. На дежурство торопилась. Я давеча у начальника нашего разрешение взяла с внучкой посидеть, дочку с работы дождаться…

– В каком часу это было?

– Близ девяти вечера. До девяти вечера меня начальник отпустил.

– Спасибо, – сказал Каиров.

А когда старушка уходила, дал ей десять рублей. Лицо горничной расплылось, как блин на сковородке. Запричитала она:

– Дай бог вам могучего здоровья. И прожить чтобы еще раз столько. И второй раз столько…

– Сегодня танцы будут? – прервал излияния Каиров.

– После кино.

– Понятно.

Горничная ушла. Каиров позвонил начальнику Дома офицеров:

– Добрый вечер. Это Каиров. У меня к вам вопрос. Если кто-то из музыкантов джаза не выходит на работу, вы об этом знаете?

– Конечно, – ответил начальник Дома офицеров. – Кстати, в этом году случая такого не было.

Джаз – саксофонист, барабанщик, аккордеонист, трубач, скрипач, пианист – работал на авансцене. Круглый, как солнце, барабан, отделанный красным перламутром, стоял несколько впереди, а справа и слева почтительно замерли маленькие барабанчики. Сверкающие, прямо-таки золотые тарелки салютовали яростным звоном. И свет отскакивал от них брызгами, веселыми, беззаботными.

Барабанщик Жан восседал с достоинством, как король на троне. Но на устах его была совсем не королевская улыбка, бесхитростная и приятная.

Танцевальные пары заполнили зал. Стулья были придвинуты к стене, те, что оказались лишними, вынесены в фойе. Несколько морских офицеров стояли недалеко от входа, видимо, обсуждая фильм. Один сказал:

– Впечатляюще. Пески, пальмы…

Другой возразил:

– По сравнению со Сталинградом – элементарное ученичество.

– Африканская жара что-нибудь значит.

– Жара, мороз… Все это приправа. Важна суть. Масштабы операции…

Пахло духами. Потом. Пол, слегка наклоненный к сцене, был выстлан паркетом. Скользить по нему не составляло труда, особенно вниз, к джазу. Каиров рассчитывал увидеть здесь Дорофееву. Но женщин танцевало много, преимущественно молодых.

В антракте Каиров подошел к Жану. Сказал:

– Вы большой мастер своего дела.

– Стараюсь, – ответил Жан, расстегивая ворот рубашки.

– Мой приятель, к сожалению, покойный, – Каиров вздохнул, – майор Сизов был большим поклонником джаза.

– Я знаю. Он часто приходил на танцы.

– Значит, вы были знакомы? – обрадовался Каиров.

– Жан! – позвал саксофонист. – Пошли в буфет. Нас угощают пивом.

– Приду, – ответил Жан, – через пару минут.

Кругом разговаривали люди. Передвигались, толкались… Каиров взял Жана за локоть и увлек за кулисы:

– Я вас вот о чем хочу спросить, молодой человек. Последние четыре месяца мне не довелось видеть Сизова. Скажите, не заметили ли вы в его характере уныния, беспокойства?.. Короче, только между нами, не мог ли мой друг сам наложить на себя руки?

– Не знаю. Я видел Сизова в тот самый вечер накануне его гибели. Он был весел. Мы немного поговорили.

– О чем говорили?

– Так, о пустяках.

Пропыленные бархатные занавеси темно-лилового цвета тяжело свисали с потолка, отбрасывая широкие и густые тени.

– Куда вы пошли четырнадцатого марта, расставшись с Сизовым?

– Сюда, в Дом офицеров. У нас была работа.

– В котором часу вы расстались?

– Что-то около девяти.

– И пошли сразу в Дом офицеров? А мне сказали, что четырнадцатого марта ваш джаз до двадцати двух часов десяти минут играл без барабанщика.

– Я вначале зашел в библиотеку.

– Взять книгу?

– Да. «Казаки» Льва Толстого…

– Интересная повесть.

– Еще не прочитал. Со временем совсем плохо.

– Это точно. Извините за старческое любопытство. Друзья ждут вас в буфете.

– Да что там, – ответил Жан. – Сизов был хороший парень.

Любопытства ради

Танго было старым, довоенным. Очень тоскливым и немного надрывным. Мелодия рождала банальные картинки томной, знойной жизни, свидетелем или участником которой Каиров никогда не был, но он видел такую жизнь в заграничных кинофильмах и даже слышал именно это танго в одном из них. Он забыл название ленты. Но кадры, как мусор, всплывали в памяти – берег океана, мужчина в пробковом шлеме и яркая женщина, с мольбой глядящая ему в глаза. Попугаи на пальмах, обезьяны…

Чужая тоска, чужие страсти. Дешевые, словно грим. И вот эта музыка, рожденная где-то далеко для других людей, для других печалей и радостей… Почему она здесь? Почему люди движутся в такт ей, повинуясь словно приказу? Хорошо это или плохо?

Подумать бы на досуге. Но когда он будет, этот досуг?

Выбравшись из танцзала, Каиров свернул под лестницу и увидел, что дверь в библиотеку приоткрыта. Он вошел. Роксан сидел по одну сторону перегородки, Татьяна по другую. Роксан встал, он был обязан встать при появлении полковника. Спросил:

– Вам нравится наш джаз?

Татьяна смотрела настороженно.

– Я достаточно стар, чтобы любить такую музыку, – ворчливо ответил Каиров, посмотрел на Роксана неприветливо.

Роксан все-таки смутился, но вида не подал:

– Предпочитаете симфонии?

– Марши. Они напоминают мне дни моей молодости. – Каиров повернулся к Татьяне: – У меня к вам одна просьба. Не могли бы вы дать мне почитать «Казаков» Льва Толстого?

– Книга на руках. Ой, надо напомнить Жану, чтоб вернул. Он всегда так: возьмет и держит месяцами.

Каиров вздохнул, бросил взгляд на стул, однако не сел. Сказал:

– Так уж и месяцами. Может, человек и взял ее совсем недавно.

– У меня отличная память. – Татьяна порылась в картотеке. Вынула абонементную книжку. – Смотрите, четырнадцатого марта. Он тогда еще просидел здесь чуть ли не весь вечер. Анекдоты глупые рассказывал.

– На нет и суда нет, – развел руками Каиров.

– Возьмите что-нибудь другое, – предложила Татьяна.

– Только из классиков.

– Есть Горький, рассказы.

– Это можно.

Когда Каиров проходил мимо столика дежурного администратора, услышал голос Сованкова:

– Добрый вечер, товарищ полковник. Как жизнь?

Каирову нравился этот однорукий мужчина, по-житейски мудрый, приветливый. Он остановился, пожал ему руку. Откровенно сказал:

– День суматошный выдался. А годы уж не те.

– Старость не радость, – грустно согласился администратор. – Жизнь пролетает быстрее, чем сон.

– Сны бывают долгие.

– Есть люди, которые не видят снов.

– Есть. – Каиров хотел было продолжить путь, но вдруг спросил: – Вы хорошо знали майора Сизова?

– На нашей работе трудно сказать: хорошо, плохо. Скорее поверхностно. Фамилия, имя. Номер комнаты, в которой живет… Ну и еще… В какое время уходит, в какое возвращается.

– Когда видели Сизова в последний раз, не помните?

– Очень хорошо помню. В тот самый вечер, четырнадцатого. Уходя из гостиницы, Сизов положил на этот столик ключ. И можно сказать, мне доложил. Говорит: «Петр Евдокимович, если будут звонить из штаба, вернусь после двенадцати. С Мишей Роксаном к девочкам смотаемся…»