Я свернула на виа Грегориана, это всего в нескольких улицах от виа Кондотти, где во дворце шестнадцатого века располагалось знаменитое ателье Valentino. Нажала на кнопку звонка и вошла, и внутри все выглядело именно так, как я себе представляла: широкие окна, впускающие яркий солнечный свет, выложенные черно-белой плиткой полы, изысканно декорированные высокие потолки. Там пахло богатством – пудровым сладким ароматом помады или пиона.
Ощущаешь некоторый покой, когда заходишь в магазин класса люкс и знаешь, что здесь тебе помогут. Если ты можешь себе это позволить, они станут для тебя лучшими на свете друзьями, по крайней мере до тех пор, пока не выйдешь за порог. В Далласе я любила заходить в универмаг «Нейман Маркус», примерять платья и болтать с подругами, попивая шампанское, которое там подают в качестве комплемента. При этом нужно было что-то купить – нельзя просто примерять, особенно когда с вами так доброжелательны и учтивы. Так у меня появилось множество ненужных блузок.
Женщина преклонного возраста, представившаяся Ванессой, одетая в безукоризненно сидящий черный юбочный костюм, с собранными в гладкий пучок волосами, встретила меня и спросила, чем может быть полезна, и, когда я объяснила, что мне нужно – платье моего размера на сегодняшний прием, – побелела.
– К вечеру сегодняшнего дня? Но, синьора… – Она окинула меня скептичным взглядом и вздохнула. – Посмотрим, что у нас есть.
Я понимала, что делаю все не так, как положено, и это была вина Дэвида. В домах моды принято назначать встречу для просмотра сезонных моделей на манекенщице – в это время вам и приносят шампанское, чтобы пить во время дефиле, – а потом вы говорите, какое платье вам понравилось, и его шьют на ваш размер. Только для вас. Это занимает по меньшей мере неделю, иногда дольше, а у нас в распоряжении было около пяти часов.
Я ожидала на позолоченном стуле в стиле эпохи Регентства и пила коктейль с шампанским, который мне принесла одна из консультанток, пока Ванесса не появилась в сопровождении прекрасной девушки в свободно сидящем бархатном платье. Ванесса объяснила, что собрала все образцы, которые, по ее мнению, могли бы мне подойти, и сейчас покажет мне их на манекенщице.
– Вообще-то эти платья должны шиться под вас, синьора, – сказала она, качая головой, – но давайте попробуем.
Выяснилось, что всего три платья из последних сезонов могли подойти мне в стандартном размере: шифоновое в фирменном красном цвете Valentino, зеленое бархатное с вышивкой из коллекции «осень-зима – 1968» и белое шелковое платье-футляр с коротким рукавом и вышитыми завитками из блесток. Я понимала, что бархат не носят в июне, а платье с блестками выглядело тяжелым и неудобным, поэтому сразу выбрала красный шифон и отправилась в примерочную со шторкой.
Никогда не устану от шелеста ткани, звука застегивающейся молнии, от того, что испытываешь, впервые надевая новое платье. От того, как подкладка гладит кожу; мелких деталей вроде кружева на подоле подъюбника, которое не увидит никто, кроме тебя; крошечных стежков на швах, соединяющих детали платья, чтобы оно так хорошо на тебе сидело. От того, каким человеком ты станешь, когда наденешь его. Красное платье село так, будто было сшито на меня, – вот вам и стандартный размер; длинная юбка и сборка по талии делали меня стройнее. Платье было свободное, летящее в нужных местах, но плотно обтягивало грудь и талию, которые я всегда считала своими самыми привлекательными частями тела. У него был вырез в форме сердца, и я с восхищением отметила намек на ложбинку. Я выглядела утонченно; легко представила, как с высоко собранными волосами захожу в резиденцию посла в летящем алом шифоне, как веду приятные беседы, очаровываю всех гостей.
А потом вспомнила, как недоволен был Дэвид, когда я попыталась надеть раздельный купальник на Капри. Мы даже никого там не знали, но Дэвид заявил, что им не следует видеть мое тело в таких подробностях; как сильно он разозлится теперь, когда я предстану в платье с глубоким вырезом перед его коллегами и начальником?
Может показаться, что я преувеличиваю, но, сняв с себя красное платье и вернув его на вешалку, я ощутила физическую боль. Зеленый бархат – ткань зимняя, поэтому не было смысла даже пробовать. Оставалось белое платье-футляр.
Я попросила Ванессу, чтобы манекенщица еще раз вынесла для меня то платье, и отправилась дожидаться в основной зал. Когда я пришла в ателье, посетительниц не было, но теперь в зале находилась красивая молодая итальянка, наверное, какая-нибудь графиня или жена промышленного магната, она сидела на том же аккуратном стульчике, на который до этого усадили меня, и листала книгу с эскизами, пока у ее ног со скучающим видом играла маленькая девочка.
Когда манекенщица снова вышла в зал в белом платье, малышка, услышав шелест пайеток, подняла взгляд и ахнула. Она подергала маму за юбку и указала на платье.
– Che brillante[8], – прошептала она, а женщина улыбнулась, погладила девочку по голове и ответила: – Si, Antonia, come una principessa[9].
– Я возьму его, – сказала я Ванессе и пошла в примерочную посмотреть, как платье на мне сядет.
Пришлось немного поизвиваться, но в конце концов я смогла втиснуться. Я осознавала, что по задумке оно должно сидеть свободно, как на манекенщице; как на страницах журналов или на грациозных светских дивах, таких как Джеки и Нэнси Слим Кит. Меня же платье обтягивало как перчатка.
Вообще говоря, мне нравилось, как это смотрится – во что-нибудь подобное облачилась бы Мэрилин или, скажем, Джейн Мэнсфилд, – но я понимала, что этот фасон нужно носить по-другому. Зато вырез был довольно неглубоким и обрамлен обшитым бусинами воротником, а завитки из пластиковых пайеток и стекляруса скрывали места, где ткань натягивалась по швам. Платье было прекрасным, хоть и не таким удобным, как красное. Пайетки, серебряные, бледно-золотые, перламутровые, переливались подобно чешуе. Они напомнили мне бриллианты на колье дамы с портрета. Если надену пояс-корсет и втяну живот, буду выглядеть достойно.
Однако платье сильно сдавливало мне грудь, превращая ее в нечто бесформенное, и когда Ванесса заглянула в примерочную, хмыкая и угукая над тем, как сидит на мне платье (было видно, как она раздумывает, а потом решает промолчать о том, что оно должно сидеть совсем по-другому), я спросила, нельзя ли хотя бы расшить его в бюсте. Времени мало, возразила она, но мы договорились о том, что, если я загляну через несколько часов, они успеют добавить пару сантиметров по бокам, в подмышках.
Я выписала Ванессе чек – дороговато, но повод был важный, а сроки короткие, к тому же у нас оставались деньги, подаренные дядей Хэлом. На что еще их тратить, если не на нашу новую жизнь? И разве необходимость впечатлить начальника Дэвида не считается ее частью?
Сначала я беспокоилась по поводу платья – швея, которую позвали за советом, не была уверена в том, что удастся достаточно его расшить, – но, заплатив, почувствовала себя лучше. Мне всегда нравилось выписывать чеки; я даже заказала чековую книжку специально для себя, так что на каждом чеке красовалось мое полное имя. Дэвида раздражало, что я не поменяла фамилию в монограмме после свадьбы, но все случилось так быстро, что на это попросту не было времени. Монограмма была подарком от матери:
