– Посланец, сиятельная, не говорил ни с кем из важных особ, – прошептал Лентул. – Ни с легатами, ни с трибунами. Он очень замкнут и, кажется, не перекинулся ни с кем даже парой слов.

– Необычно… – пробормотала она, не покидая коридора и удерживая Лентула подле себя: тот не осмеливался уходить, пока императрица не даст понять, что беседа окончена. – Ведь должен же он был поговорить хоть с кем-нибудь? Иначе выходит, что Север поступает вполне искренне и… Нет, не понимаю, не верю…

– Ни с одним человеком, – повторил Лентул, надеясь, что теперь императрица его отпустит. Ему очень хотелось есть. – Разве что с каким-то рабом, но ведь рабы – не люди.

Салинатрикс кивнула. Рабы – не люди.

– Хорошо.

Сказав это, она отошла к стене, показывая, что больше ничего не хочет прибавить. Правда, ее по-прежнему мучили сомнения. Лентул вздохнул и направился в триклиний.

– С каким рабом или рабами говорил посланец? – спросила она, уже без прежнего пыла, скорее по инерции, лишь для того, чтобы знать все о действиях этого странного человека, отправленного Севером.

– С одним из кухонных прислужников, как тот сам рассказал мне. Посланец проголодался и попросил еды. Вот и все, как уверяют мои люди.

Салинатрикс вновь кивнула. Попросил еды: в этом не было ничего подозрительного.

Войдя следом за Лентулом в триклиний, она быстро прошла между столами и устроилась на ложе рядом с тем, которое занимал ее муж. Рабы стали разносить еду. Подносы с блюдами, предназначавшимися для Альбина, складывали на стол позади его ложа, за которым стоял пробователь. Он зачерпывал ложкой соус, клал в рот куски мяса и рыбы. Возле него стоял другой раб, внимательно следивший за ним: нет ли признаков того, что еда имеет странный вкус, не ощущает ли пробователь жжения в животе? Если ничего такого нет, значит пища не отравлена и пригодна к употреблению. Конечно, между снятием проб и подачей блюд императору должно было проходить больше времени, но тогда все попадало бы к властителю остывшим. Поэтому нашли золотую середину: недолгое ожидание, чтобы пробователь успел прислушаться к своим ощущениям, а кушанья не успели остыть.

– Годится, – сказал пробователь, глядя на раба, который терпеливо ждал его приговора.

Тот взял поднос и, стараясь не пролить ни капли сочного соуса, поставил его на стол рядом с императором.

Клодий Альбин беседовал с Лентулом, возлежавшим на соседнем ложе, о воинском наборе, который Новий Руф проводил в срединной Галлии: если бы они все-таки решили начать войну с Севером, войск, перевезенных из Британии, и Седьмого легиона «Близнецы», пришедшего из Испании, было бы недостаточно. Новости выглядели обнадеживающими: многие жители окрестностей Лугдуна записались во вспомогательные войска. Тем не менее Альбин находил привлекательной мысль о новом договоре с Севером. Но Сенат и супруга побуждали его вступить в противостояние, и он колебался.

Салинатрикс, задумчиво смотревшая в пол, рассеянно взяла кусок свинины с другого подноса, не того, который был у пробователя, положила в рот и начала рассеянно жевать. Вкусно! Повара на вилле были не хуже тех, которых они привезли из Эборака.

Повара.

Рабы-повара.

Она перестала жевать и повернулась к мужу, оживленно беседовавшему с Лентулом. Тот сообщал ободряющие новости о войсках, которые набирал Руф.

Салинатрикс перевела взгляд на поднос, стоявший возле Альбина, потом на пробователя. Тот уже брал еду с другого подноса и, похоже, пребывал в добром здравии, сосредоточившись на своем занятии. Однако раб, который стоял рядом с ним и подавал кушанья императору, обильно потел.

Что с ним такое?

В триклинии было нежарко.

Скорее даже прохладно.

Снаружи шел вечный дождь. Салинатрикс огляделась: никто больше не покрылся потом. Посланец, возлежавший неподалеку, тоже поглощал пищу со спокойным видом. Но было ясно, что для этой задачи выбрали хладнокровного человека. Иное дело – раб, неподготовленный, не наученный выдерживать жестокое напряжение. Он-то и дал слабину.

Она взглянула на супруга. Тот уже замолк. Лентул тоже. Оба протянули руки, чтобы взять мясо с подносов, стоявших перед ними. Альбин открыл рот.

– Погоди, – сказала ему Салинатрикс, не повышая голоса, но так, что император замер с вытянутой рукой, не успев донести кусок до рта. Медленно встав, она дошла до его ложа и встала рядом с рабом, ожидавшим, когда пробователь закончит со вторым блюдом. – Отчего ты вспотел? – (Кухонный прислужник молчал.) – Как тебя зовут, раб?

– Гай, сиятельная. Мое имя Гай.

– Хорошо, Гай. А теперь скажи мне, отчего ты вспотел? Здесь нежарко.

Наблюдавший за ними Альбин медленно положил кусок мяса обратно на поднос.

– Не знаю, сиятельная. Верно, у меня жар… – дрожащим голосом проговорил раб.

– Выходит, ты болен? – продолжила расспросы императрица, зайдя ему за спину.

Квинт Меций внимательно прислушивался к этому разговору, хотя и не мог разобрать отдельных слов: в триклинии велось сразу несколько разговоров. Движения рук императрицы, однако, были достаточно красноречивыми. Вскоре все заметили, что супруга Альбина стоит с суровым лицом, и замолкли. Меций перестал жевать, предвидя близкую беду.

Кухонный прислужник не открывал рта, и Салинатрикс обратилась к Лентулу:

– Не тот ли это раб, с которым говорил человек Севера?

Лентул не следил за посланцем самолично, а потому поискал взглядом одного из центурионов, стоявшего в углу зала: тот вместе с солдатами своей центурии был призван охранять императора и его гостей. Именно ему было поручено наблюдать за Мецием.

Центурион кивнул.

– Да, сиятельная, – подтвердил Лентул.

В голове у Салинатрикс все разом сложилось. Но именно раб был слабым звеном, и она сосредоточила свое внимание на нем.

– О чем ты говорил с посланцем Септимия Севера, раб?

Тот тупо молчал, что было равносильно признанию в предательстве.

– Пробователь, ты хорошо себя чувствуешь? – осведомилась императрица, не отводя взгляда от кухонного прислужника.

– Да, сиятельная. Я не обнаружил ничего тревожного или странного, пробуя пищу.

– Но это не означает, что она не отравлена, так ведь, кухонный раб? – Салинатрикс перешла к главному. – Есть яды, которые действуют не сразу. Они доступны не каждому, но, конечно же, Север может достать что-нибудь подобное.

Прислужник задрожал всем телом.

Меций вздохнул. Проклятая супруга Альбина с ее прозорливостью! Из-за нее рушился весь замысел. Впрочем, надвигавшаяся война его не заботила: он знал, что не доживет до ее начала. Раб, казалось, готов был рухнуть на пол – так настойчиво допрашивала его императрица.

– Что тебе предложил посланец Севера, раб? Свободу, деньги, то и другое?

– Простите! Простите! – воскликнул Гай, упавший на колени и затем простершийся на полу в знак полного