Вышеслав ничего не мог вымолвить от волнения. Не сдерживая слёз, он бросился к Игорю.

После объятий и поцелуев друзья присели к столу, на котором лежали книги.

Лучи вечернего солнца, пробиваясь сквозь разноцветные стёкла окон, придавали всем предметам в комнате необычную окраску. Это необычайно соответствовало приподнятому настроению Игоря и Вышеслава.

– А это крестник мой, сын Узура. – Игорь кивнул на юного половца. – Узнаёшь его?

– С трудом! – улыбнулся Вышеслав.

– Ещё бы! – засмеялся Игорь. – Сколько лет-то минуло с последней вашей встречи. Лавру теперь двадцать один год. Каков молодец стал, а!

Польщённый Лавр смущённо улыбнулся и вновь склонился над книгой. Обученный русской и греческой грамоте, он соскучился в кочевье по книгам.

– Думаешь, кто бежать мне помог? – подмигнул Игорь Вышеславу. – Лавр и Узур. Не Господу, но им двоим я своим спасением обязан.

Игорь стал рассказывать другу, как он и его спутники одиннадцать дней пробирались через степи на Русь. Где им приходилось ночевать, чем питаться…

В дверь неожиданно постучали. Затем тот же розовощёкий отрок, что провожал Вышеслава, сообщил князю о приезде княгини.

– Веди же! Веди её, Ярополк! – Игорь вскочил. – Да не сюда, а в её покои. Служанок разыщи, пусть ухаживают за госпожой. Я позже подойду.

Отрок с поклоном удалился.

Вышеслав начал было рассказывать Игорю, как ему удалось спастись, но князь прервал его:

– Всё знаю, друг мой. И как вы через реку плыли, как в камышах хоронились, как ловили половецких лошадей и добирались до рубежей наших. Обо всём ведаю.

– От Омели? – спросил Вышеслав.

– От него, – кивнул Игорь.

– Кабы не Омеля, не быть бы мне живу, – тихо произнёс Вышеслав.

– Я уже отблагодарил его за это, – улыбнулся Игорь. – И ещё отблагодарю!

Когда Игорь, наконец, вошёл к Ефросинье, та была не одна. С княгиней находилась половчанка Алёна, неизменная воспитательница младших княжичей. При виде Игоря Алёна поспешила удалиться.

Супруги остались одни.

Слова, приготовленные Игорем для жены, пронесённые им через плен и бегство, вдруг застряли у него в горле, когда он увидел слёзы на глазах Ефросиньи. Эти слёзы чудесным образом преобразили и без того прекрасные светло-карие очи, засверкавшие ярким блеском; преобразилось и лицо княгини, все линии которого в этот миг показались Игорю совершенством женской красоты. И даже бледность Ефросиньи добавляла ей очарования, контрастируя с её тёмными густыми бровями и алыми губами, которые она никогда не кривила, даже если сердилась или плакала.

Игорь вдруг осознал, что Ефросинья перестрадала за это время не меньше, чем он, но ей было гораздо труднее пережить свалившиеся на неё несчастья, поскольку в её крепком и дородном теле тем не менее обитает очень нежная и ранимая душа. Игорю стало безмерно жаль супругу и одновременно стыдно, ибо и он отчасти был виновником её душевных страданий.

В этой долгой молчаливой паузе, когда у одного вот-вот были готовы брызнуть слёзы из глаз, а другая уже сидела вся в слезах, далёкое прошлое, когда они были счастливы друг с другом, вновь вернулось к ним в этот осенний вечер.

* * *

Игорю тяжело было сознавать, что его неудавшаяся честолюбивая попытка достичь Лукоморья в конечном итоге завершилась не только гибелью его полков, но и разорением половцами его вотчины. Если бы не двоюродные братья Святослав с Ярославом, то урон от половецкого нашествия был бы ещё более велик. Эти же братья упрекали Игоря, приехавшего в Чернигов, тем, что он захотел пройти по стопам Мономаха, а в результате пострадали русские земли.

Святослав Всеволодович больше всего сетовал на то, что из-за Игоря провалился задуманный им с размахом поход русских князей к Дону.

– Мы с Рюриком неплохо примучили поганых своими победами на Орели и у Хорола, – молвил Святослав, – а через твоё поражение, Игорь, ханы опять духом воспряли и на Русь коней поворотили.

– Поворотили, но убрались, несолоно хлебавши, – хмуро отмолвился Игорь, которому было неприятно выслушивать такие упрёки.

– Несолоно хлебавши, говоришь! – вскинулся Ярослав. – А ты знаешь, что друг твой Кончак Римов пожёг! В сече с Кончаком Владимир Глебович изранен был, отчего и скончался. Дочь моя теперь вдовствует, в восемнадцать-то лет!

– Я говорил тебе в своё время, чтобы ты не выдавал Милославу за Владимира Глебовича, – огрызнулся Игорь.

Игоря злило ещё и то, что Ярослав в присутствии Святослава всячески старается показать, что хоть он и посылал Ольстина с ковуями в поход с Игорем, однако сам не был с ним заодно.

– Так может, по твоему коварству орды половецкие вышли на моё войско? – разгневался Игорь, потеряв терпение. – Может, твоему предательству обязан я тем, что был разбит? Отвечай!

– Не моё коварство вини, а свою глупость, – рассердился Ярослав. – Тебе Ольстин советовал пешие полки бросить и уходить с конными дружинами, но ты его не послушал, полез в апостолы! Злата и узорчья награбил да в топях всё утопил, дурень! Ни себе, ни нам.

Святослав вступился за Игоря, сказав, что он поступил по-христиански, не бросив чёрных людей в беде.

– А что проку с этого? – презрительно вымолвил Ярослав. – Спас, что ли, Игорь тех пешцев? Всё едино: кто погиб, кто в плену. Венок Игорю за это от Бога и поклон от всех вдов и сирот!

Ярослав, кривляясь, отвесил Игорю низкий поклон.

Игорь с трудом удержался, чтобы не врезать кулаком по раскрасневшейся от вина физиономии Ярослава.

Не так разговаривал с Игорем боярин Ольстин, встретившись с ним во дворце Ярослава. Хитрец изобразил бурную радость по поводу бегства Игоря из плена и тут же сообщил князю, что его арабский скакун находится у него в целости и сохранности.

– Можешь забрать его хоть сейчас, княже, – льстиво улыбаясь, проговорил Ольстин. И шёпотом добавил: – Вместе с конём, князь, готов дать тебе тысячу гривен серебра, дабы ты не держал зла на мена.

– Две тысячи, – сказал Игорь и, вынув нож, отрезал у боярина клок бороды. – А то я злопамятный! – с недоброй улыбкой обронил он.

– Как скажешь, князь, – пролепетал Ольстин. – Как скажешь.

Игорю было противно брать деньги у Ольстина, но ему нужно было собирать выкуп за сына, брата и племянника, которые оставались у половцев в плену. Надо было выручать воевод и дружинников, угодивших в рабство к степнякам. Поэтому Игорь попросил также серебра и у своих двоюродных братьев.

Святослав дал Игорю тысячу гривен, не торгуясь и ни о чём не спрашивая. Ярослав расщедрился лишь на четыреста гривен, заявив, мол, сам в долгах, как в шелках. Но Игорь и этим деньгам был рад. В казне у него было пусто: всё потратил, войско