Верные помощники проповедника, коротышки в белом, обходили толпу с корзинками, а слушатели, как и описывал тот старик, расставались с деньгами так, будто терпеть их не могут.

– Божечки, да это же золотая жила, – сказал Герцог. – Смотрите, что я сейчас сделаю, старина.

– А тут у нас кто? – спросил проповедник. – Неужели тоже недужный и обездоленный грешник?

– Все они отпетые жулики, – шепнул Гек, подавшись ко мне.

– Так и есть, – согласился я.

Герцог вскинул руки.

– Нет, преподобный, я хоть и грешник, но здесь по другому поводу. Ваше собрание меня воодушевило, изумило, я бы даже сказал, ошеломило. Оно растрогало меня до слез. Под вашим скромным навесом, без сомнения, собрались достойные люди.

– Что ж, спасибо тебе, незнакомец, – ответил проповедник.

– Я вспомнил молитвенное собрание, которое спасло мне жизнь. И совершенно меня изменило. – Герцог стоял рядом с проповедником перед толпой, и сейчас все внимание было приковано к нему. – Видите ли, друзья мои, раньше я был худшим из людей. Я был пиратом.

Собравшиеся ахнули.

– Я бороздил моря и океаны, грабил, и убивал, и творил прочие мерзости, о которых приличные люди не говорят.

– Где тогда твой попугай и твоя глазная повязка? – крикнули из толпы, и раздался взрыв смеха.

– Было, все у меня было, братья и сестры. И повязка была, вот на этом глазу, но Господь, подобно тому, как ныне уврачевал одну из вас, вернул зрение моему омертвевшему глазу. – На этих словах все притихли. – Я был дурным, дурным человеком. Но потом я попал на молитвенное собрание вроде этого, белый шатер как облако, и нашел Господа Бога, всемогущего Иисуса Христа, нашего Спасителя.

– Ох и шельма, – шепнул мне Гек.

– Да уж, надоть отдать ему должное, – шепнул я в ответ и обвел взглядом собравшихся, чтобы понять, какое впечатление произвел на них Герцог.

Они жадно ловили каждое его слово. А потом я заметил кое-что странное, то, что мне следовало бы заметить сразу же. В толпе не было негров. Не было рабов. Я вспомнил отметины на ветке того платана, и у меня от испуга засосало под ложечкой.

А Герцог все разливался:

– Я много где побывал, много кого повидал, и язычников, и безбожников, и распутниц, и шлюх, и шулеров, и законченных нечестивцев. Но на том собрании под белым облаком шатра Господь наш Иисус вдохнул в мои легкие дивный дух Свой, и оставил я пути свои блудные, и решил посвятить жизнь мою превращению язычников, безбожников, игроков, нечестивцев и шлюх в добрых богобоязненных христиан, любящих Иисуса.

Толпа захлопала, заголосила.

– Возьмите хотя бы этого моего негра, – продолжал Герцог, указывая на меня. – Он был дикарем с Борнео. Я нашел его, когда он обгладывал кости незадачливого миссионера, моего предшественника. А посмотрите на него теперь – и вы увидите, что он сияет светом Христовым. Конечно, при ярком свете этого толком не разглядеть. Поди-ка сюда.

Я повиновался, оставив Гека стоять где стоял.

Герцог возложил руку на мою голову.

– Доводилось ли вам наблюсти, чтобы от негра исходило такое сияние? – спросил он. – И ведь нипочем не скажешь, что перед вами раб. А все потому, что он раб Божий.

И тут незавидная роль, которую негр играет в мире белых, сослужила мне добрую службу: Герцог забыл мое имя и представил меня как Цезаря.

– Этот вот Цезарь – пример моего положительного влияния, влияния Господа. Разве ты не поможешь мне спасти прочих безбожников, язычников и нечестивцев этого мира? – Он кивнул Королю.

Король раскрыл мешок и протянул Геку.

– Иди, малый, собирай деньги. – Гек взял мешок. – Да не торопись, – напутствовал его Король. – Обходи людей не спеша, пусть им станет неловко перед соседями.

Герцог же продолжал:

– А пока вы роетесь в карманах в поисках вспомоществования, мой компаньон по проповеди христианства развлечет вас пиеской этого англичанина Шекспира. Вы про него слыхали наверняка, про этого барда из Старого света: он пишет стихотворения, драмы и прочее в этом роде. Мистер Блажуотер?

Король бросил на Герцога тяжелый взгляд. Вышел вперед, встал перед толпой, набрал в грудь воздуху. Блики плясали на его лысине.

– На что годится его мясо? Рыбу удить на него! – произнес Король басовитее прежнего. – Пусть никто не насытится им, оно насытит месть мою. Он меня опозорил, помешал нажить мне полмиллиона, смеялся над моими убытками, глумился над моими барышами, поносил мой народ, препятствовал моим делам, охлаждал моих друзей, горячил моих врагов, – а все почему? Потому что я еврей. Да разве у еврея нет глаз?[5]

Герцог поморщился, подался к Королю и прошептал:

– Еврей? Что вы несете?

– Это единственный отрывок, который я знаю наизусть, – так же шепотом ответил тот.

– Ну и плохой отрывок.

– Что ж, попробую другой, – сказал Король, откашлялся, тряхнул головой, обвел взглядом растерянную публику.

– Скажи, кто та, чья прелесть украшает танцующего с ней? Она затмила факелов лучи! Сияет красота ее в ночи, как в ухе… как в чьем-то ухе жемчуг несравненный, редчайший дар, для мира слишком ценный, как белый голубь в стае воронья…[6]

– Он сказал, что он еврей? – выкрикнули из толпы.

– Я сам слышал, – ответили ему.

– Вы должны понимать, – вмешался Герцог, – что эти строки из пьесы должны были распоясать чресла вашего ума.

Тут великан-проповедник в белых одеждах снова шагнул вперед, явно раздраженный тем, что у него вырвали инициативу. Он увидел возможность вернуть себе власть.

– Но он совершенно ясно сказал, что он еврей.

– Нет, это сказал Шекспир, – возразил Король.

– Шекспир был евреем?

– Нет, евреем был Шейлок.

– Какой еще Шейлок, черт побери? – спросил проповедник.

– Тот тип, который в пьесе произносит эту речь, – пояснил Король.

– Вы действительно были пиратом? – спросил проповедник у Герцога.

И явно пожалел об этом, поскольку Герцог сразу же попытался перехватить внимание публики.

– Вот он я, на палубе славного корабля “Виски Мэк” с капитаном Ахавом, он чудовище, и нога у него деревянная. Мы только что ограбили испанский галеон, забрали припасы, золото, а случившихся на борту женщин изнасиловали.

Женская часть публики ахнула.

– Сам я, прошу заметить, к этому не причастен, – добавил Герцог. – Я и в безбожниках был обходительным джентльменом. – Он оглядел женщин. – Сказать по правде, в лоно церкви меня вернуло столько же то молитвенное собрание, сколько и женщина. Ее звали Энни.

Одна-две женщины подались вперед, обратившись в слух.

– Ладно, хватит, – сказал великан. – Это все-таки моя проповедь.

К нам подошел Гек с полным мешком денег. Король