Эти белые пострелята, Том с Геком, наблюдали за мной. Они вечно выдумывали забавы, в которых я был то злодеем, то жертвой, но непременно игрушкой для них. Носились в бурьяне среди клещей, комаров и прочих кусачих мошек, но мне все-таки не докучали. Однако белым надобно потакать, так что я спустился во двор и выкрикнул в темноту:

– Енто кто еще там впотьмах?

Они захихикали, неуклюже закопошились. Эти мальчишки не сумеют подкрасться и к слепоглухому, даже если будет играть оркестр. Чем с ними возиться, лучше уж тратить время на пересчет светляков.

– Нешто сесть на крыльцо да пождать, вдруг опять чего и услышу. Не ровен час, там ведьма али нечистый. Побуду уж лучше тут, где меня, старика, не достанут.

Я уселся на верхней ступеньке, прислонился к столбу. И прикрыл глаза от усталости.

Мальчишки перешептывались увлеченно, я слышал их так же ясно, как церковный колокол.

– Никак уснул? – спросил Гек.

– Вроде да. Говорят, негры засыпают вот так. – Том щелкнул пальцами.

– Тс-с, – шикнул на него Гек.

– А давай его свяжем, – предложил Том. – Привяжем его к столбу, у которого он сидит.

– Нет, – возразил Гек. – Вдруг он проснется и поднимет шум? И тогда в доме узнают, что я на улице, когда мне положено быть в постели.

– Ну и ладно, – сказал Том. – Знаешь что, мне нужны свечки. Я проберусь на кухню мисс Уотсон и прихвачу свечек.

– А ну как разбудишь Джима?

– Никого я не разбужу. Спящего негра даже гром не разбудит. Неужели ты совсем ничего не знаешь? Ни гром, ни молния, ни львиный рык. Мне рассказывали об одном, он проспал даже землетрясение.

– Интересно, каково это, когда землетрясение? – спросил Гек.

– Это как твой папаша будит тебя среди ночи.

Мальчишки неловко двинулись в дом, по скрипящим жалобно половицам, и не то чтобы осторожно поползли на карачках на кухню сквозь голландскую дверь мисс Уотсон. Я слышал, как они шарят по ящикам и шкафам. Но глаза так и не открыл и не обращал внимания на севшего мне на руку комара.

– Нашел, – сказал Том. – Я возьму три.

– Нельзя просто так забрать у старухи свечки, – возразил Гек. – Это же воровство. А если подумают на Джима?

– Я ей оставлю пять центов. Этого более чем достаточно. И на раба никто не подумает. Где ему взять пять центов? Пошли уже, пока она не явилась.

Мальчики вышли на крыльцо. Вряд ли они отдавали себе отчет, сколько наделали шуму.

– Ты лучше оставь ей записку, – посоветовал Гек.

– Ни к чему, – возразил Том. – Пяти центов за глаза хватит.

Я почувствовал, что мальчики повернулись ко мне. Я не пошевелился.

– Чего ты? – спросил Гек.

– Да вот хочу подшутить над стариной Джимом.

– Ты разбудишь его, и все.

– Тише ты.

Том шагнул мне за спину и ухватился за поля моей шляпы.

– Том, – жалобно произнес Гек.

– Тс-с-с, – шикнул на него Том и снял с меня шляпу. – Я просто повешу шляпу на этот гвоздь.

– Чего ради? – спросил Гек.

– Он проснется и решит, что это проделки ведьм. Дорого бы я дал, чтобы это увидеть.

– Ладно, шляпа висит на гвозде, а теперь пошли, – сказал Гек.

Из дома донесся шум, мальчишки бросились наутек и, поднимая пыль, вприпрыжку умчались за угол. Я слышал, как их топот стихает вдали.

В дверях кухни кто-то стоял.

– Джим?

Мисс Уотсон.

– Да, мэм?

– Спал ты, что ли?

– Нет, мэм. Я умаялси, но не спал.

– Ты заходил ко мне в кухню?

– Нет, мэм.

– Кто-то еще заходил ко мне в кухню?

– Да я вроде как и не видел, мэм. – Что, кстати, была правда, поскольку я все это время просидел с закрытыми глазами. – Не видел я, чтобы кто заходил в вашу кухню.

– Вот твой хлеб. Скажешь Сэди, что мне понравился ее рецепт. Только я кое-что добавила от себя. Чтобы его улучшить.

– Да, мэм, всенепременно скажу.

– Гека не видел? – спросила она.

– Видел раньше.

– Давно?

– Порядочно, – ответил я.

– Джим, ответь мне на вопрос. Ты заходил в библиотеку к судье Тэтчеру?

– Куда к судье Тэтчеру?

– В библиотеку.

– Это комната с книжицами?

– Да.

– Нет, мэм. Книжицы-то я видел, а в комнате не бывал. А для чего вы спрашиваете?

– Да просто он обнаружил, что кое-какие книги стоят не на своих местах.

Я засмеялся.

– Чего бы мне делать с книгой?

Она тоже засмеялась.

Кукурузный хлеб был завернут в тонкое полотенце, и я перекладывал его из руки в руку, потому что он был горячий. Думал было откусить кусочек, поскольку проголодался, но мне хотелось, чтобы Сэди с Элизабет попробовали его первыми. Когда я вошел в дом, Лиззи подбежала ко мне, принюхиваясь, как гончая.

– Чем это пахнет? – спросила она.

– Думаю, этим вот кукурузным хлебом, – сказал я. – Мисс Уотсон испекла его по рецепту твоей мамы, и пахнет, конечно, славно. Правда, она сообщила мне, что кое-что изменила.

Сэди подошла и поцеловала меня в губы. Погладила по щеке. Сама нежная, губы нежные, а руки, как у меня, огрубели от работы в поле, хотя не утратили ласки.

– А полотенце я непременно ей завтра отдам. Белые о таких вещах не забывают. Сдается мне, они каждый день выкраивают время пересчитать чашки, ложки, полотенце и прочую утварь.

– Чистая правда. Помнишь, как я в тот раз забыл вернуть грабли в сарай?

Сэди положила хлеб на колоду – точнее сказать, на пенек, служивший нам столом. Разрезала. Дала нам с Лиззи по ломтю. Мы откусили. И переглянулись.

– А ведь так хорошо пахнет, – сказала малышка.

Сэди отщипнула кусочек, отправила в рот.

– Честное слово, у этой женщины талант плохо готовить.

– Мне обязательно доедать? – спросила Лиззи.

– Необязательно, – ответила Сэди.

– Но что ты ей скажешь, когда она спросит тебя про хлеб? – поинтересовался я.

Лиззи откашлялась.

– Мисс Уотсон, я отродясь не едала такого вкусного хлеба.

– Лучше скажи “не едывала”, это будет правильная неправильная грамматика.

– Я отродясь не едывала такого вкусного хлеба, – повторила она.

– Отлично, – сказал я.

На пороге нашей хижины показался Альберт.

– Джеймс, ты идешь?

– Я сейчас. Сэди, ты не возражаешь?

– Иди, – разрешила она.

Я вышел из дома и направился к большому костру, возле которого сидели мужчины. Меня поприветствовали, и я сел. Мы обсудили, что стало с беглецом с соседней фермы.

– На нем живого места не оставили, – сказал Дорис.

Дорис – мужчина, но работорговцев, которые дали ему такое имя, это ничуть не