Это вполне могло произойти. Такое решение казалось бы совершенно разумным в то время, поскольку оно узаконило бы практику, не оспариваемую с древности. С точки зрения современности, оно выглядело бы дальновидным, предоставляя современным переводчикам признание, к которому они так стремятся.

Если бы права на перевод не существовало, почти ни одно из переводных произведений, написанных за последний век, не обладало бы охраной авторского права в своем новом языковом воплощении. Могли бы появляться, и в ряде случаев обязательно появлялись бы, конкурирующие версии переводов. Читатели смогли бы сравнивать их и учиться на этих сравнениях. Они бы поняли, что на любом из языков мира нет единственно верного способа выразить мысли Итало Кальвино или Питера Сингера, Исабель Альенде или Туве Янссон, Александра Солженицына или Джоан Роулинг. Глобальные дискуссии о смысле произведений Хан Ган и Милана Кундеры могли бы развернуться с новой силой.

Но, несомненно, были бы и потери. У международных литературных скаутов, агентов и сотрудников отделов прав издательств стало бы гораздо меньше работы, а значит, и их самих стало бы меньше. Англоязычные авторы, чьи произведения регулярно переводятся на 40 или 50 языков, потеряют значительную часть своих доходов, как и горстка неанглоязычных писателей с глобальной аудиторией, таких как Елена Ферранте, Пауло Коэльо и Тома Пикетти.

Однако выгоды для подавляющего большинства современных авторов были бы огромны, особенно для тех, кто пишет на таких языках, как китайский, хинди, индонезийский, суахили, арабский или каннада, с которых редко переводят на другие языки. Эти писатели внезапно получили бы возможность обратиться к глобальной аудитории. В результате читатели «больших» языков, таких как английский, французский или немецкий, обрели бы доступ к гораздо более широкому спектру произведений со всего мира.

Отсутствие прав на переводы, вероятно, принесло бы значительные преимущества переводчикам современной художественной и научной литературы. Они смогли бы требовать роялти на уровне с переводчиками классических произведений, находящихся в общественном достоянии, а возможно, и с авторами новых произведений[430]. В таком контексте переводчики, без сомнения, стали бы предлагать издателям своих стран больше произведений со всего мира, что увеличило бы глобальный поток новых книг, идей и взглядов.

Это не сумасбродные мечтания, а просто воспроизведение условий, существовавших в XIX веке и обеспечивших великий расцвет литературного и интеллектуального творчества по всей Европе.

Однако с большой вероятностью такая полезная для глобальной культуры перемена встретила бы сопротивление со стороны издательской индустрии. Крупные корпорации, контролирующие значительную часть мирового книгоиздания, почти наверняка выступили бы против нее, используя все свои значительные ресурсы. Тем не менее, как показывают истории, описанные в этой книге, изобретательные и гибкие предприниматели неизбежно нашли бы альтернативные способы сохранить свой бизнес. И можно с уверенностью сказать, что Даниэла Стил и Джон Гришэм не оказались бы на улице в поисках милостыни.

Что, если… установленный во Франции в 1793 году десятилетний срок охраны авторских прав после смерти автора остался бы неизменным – так же, как формулировка 8-го пункта 8-й статьи Конституции США и преамбула к Закону об авторских правах 1790 года? Это, несомненно, заставило бы владельцев контента адаптировать свои бизнес-модели столь же быстро и изобретательно, как их предшественники, после того как Палата лордов уничтожила их привилегии в 1774 году. Сокращение срока монопольного владения фильмом, мультфильмом, песней или программным обеспечением с нынешнего столетия до срока жизни автора плюс десять лет существенно снизило бы ожидаемую стоимость будущих доходов от произведений с широкой аудиторией. В результате хедж-фонды вряд ли стали бы вкладывать сотни миллионов долларов в права на произведения 72-летнего музыканта или автора-бестселлера в последние годы ее карьеры, а супругам и наследникам творческих знаменитостей не пришлось бы участвовать в дорогостоящих судебных тяжбах за их наследство. Безусловно, издатели больше не смогли бы покупать за баснословные суммы права у звезд первой величины, основываясь на расчетах вековых продаж и лицензионных отчислений. Эти богатые знаменитости – почти единственные творцы, которые понесли бы убытки. Все остальные писатели и художники мира ничего бы не потеряли. Но, что гораздо важнее, огромный массив произведений, созданных за последнее столетие, перешел бы в общественное достояние, и мы смогли бы свободно наслаждаться ими, цитировать, адаптировать и переосмыслять их так, как нам заблагорассудится.

Если бы авторские права ограничивались сроком в десять лет после смерти автора, то корпоративное авторское право почти наверняка не было бы продлено с 42 до 56, затем до 75 и, наконец, до 95 лет с момента первой публикации или выпуска. Как и в Америке XIX века, авторские права были бы менее ценными в целом и менее привлекательными для корпоративных инвестиций. Это вряд ли нанесло бы серьезный урон таким предприятиям, как Disney. Им просто пришлось бы больше полагаться на создание новых произведений, а не на бесконечное переиспользование старых персонажей, что, согласитесь, не такая уж плохая перемена.

Сколько лет должно действовать корпоративное авторское право? Это все равно что спрашивать, какой длины кусок веревки. Поскольку большинство авторских прав (даже корпоративных) не приносят дохода уже через несколько лет, такой короткий срок, как тот, что был принят в 1793 году, позволил бы бизнесу продолжать свою деятельность практически в том же виде, что и сейчас. Однако он открыл бы для общественного использования еще больший массив культурного достояния и практически устранил бы проблему «произведений-сирот». Почему Дональд Дак должен принадлежать исключительно Disney почти целый век, тогда как чудодейственное лекарство остается собственностью компании, разработавшей его, всего 20 лет? На этот вопрос, похоже, нет рационального ответа – есть только исторические обстоятельства. Сколько лет должны оставаться частной собственностью фильмы и песни, которыми наслаждается публика? Сейчас самое подходящее время для того, чтобы начать этот разговор и вовлечь в него заинтересованные стороны – прежде всего широкую общественность.

Что, если… законодатели не включили бы роковую 62-ю статью в Закон о реформе авторского права США 1909 года – ту самую, в которой говорится, что слово «автор» отныне следует трактовать как «работодатель»? Возможно, ее вычеркнули бы, если бы в зале заседаний нашелся красноречивый сенатор, обладающий должным уважением к значениям слов, который бы не оставил и мокрого места от этого положения, противоречащего здравому смыслу и едва совместимого с формулировками Конституции.

Что, если… корпоративному авторскому праву так и не позволили бы укорениться в законах страны, а затем и всего остального мира? Трудно предсказать, что было бы с индустрией развлечений и программным обеспечением – их история развития в XX веке слишком непредсказуема.

Однако маловероятно, что киностудии, телевизионные продакшн-компании, Warner Music или Google обрушились бы в одночасье, хотя их представители, подобно членам Stationers’ Company XVIII века, наверняка заявляли бы, что такие изменения закона их разорят. Отсутствие корпоративного авторского права,