Но я считала, что Два Медведя жив, не могла поверить в его смерть. Мать требовала, чтобы я обрезала волосы, но я отказалась, заявив: «Муж жив. Когда он вернется, то разгневается, если увидит, что нет моих длинных волос, потому что он их любит. Много раз он сам расчесывал и заплетал их».

Шли дни, а я все ждала и смотрела, не идет ли Два Медведя. Я уже начала думать, что он, может быть, умер, и тут однажды ночью сон вселил в меня надежду. На следующую ночь и на следующую за ней я видела тот же сон, а на четвертую, когда сон привиделся мне снова и сказал то же самое, я поняла, что это правда, что Два Медведя жив. «Далеко на севере, – сказал мой сон, – на реке твой муж лежит раненый и больной в лагере жителей прерий. Иди, отыщи его и помоги ему выздороветь. Он грустит в одиночестве, он зовет тебя».

Я собралась и однажды вечером, когда все уснули, отправилась в путь: это был единственный способ уйти. Если бы отец и мать знали, куда я собиралась, они бы меня не пустили. Я взяла с собой еду, шило и сухожилия, большой запас кожи для мокасин. Когда провизия кончилась, я стала ловить силками белок и зайцев, выкапывала корни; голодать не пришлось. Но путь был долгий, очень долгий, и я боялась медведей, бродивших по ночам. Они не причинили мне вреда. Мой дух сна, должно быть, не позволял им обидеть меня. Лагерь этот, сказал мне дух сна, там, откуда видны горы. После многих дней пути я вышла к Большой реке и еще много дней шла вниз по ней, пока не увидела дома белых, но лагеря, который искала, не нашла. Повернув на север и дойдя до первой реки, я двинулась вдоль нее к горам, но и там не нашла людей. Тогда я снова пошла на север и шла, пока не вышла к этой маленькой речке, и здесь встретила вас. Скажите мне, не в вашем ли лагере мой муж?

Вы сочли бы ее сумасшедшей? Ну, это зависит от точки зрения. Одни ожидают воцарения рая, обещанного пророками. Другие верят в откровение, будто бы явленное некоему Джозефу Смиту; третьи – в Аллаха или христианскую науку; есть и иные религии и верования. Если все их приверженцы сумасшедшие, то и эта индианка была сумасшедшей, так как верила сну, ни на секунду не сомневаясь, что, следуя его указаниям, найдет своего любимого пропавшего мужа. Для большинства индейцев сон – это действительность. Они считают, что во сне общаются с духами, что их тени-души, временно освободившись от тела, странствуют по свету и переживают разные приключения. Если, например, черноногому приснится зеленая трава, он абсолютно уверен, что доживет до следующей весны.

Мы, конечно, были вынуждены сказать страннице, что ее пропавшего мужа нет в нашем лагере. Хорьковый Хвост сообщил ей также, что у нас гостят несколько северных черноногих и людей племени блад, и посоветовал пойти с нами и расспросить их. Женщина охотно согласилась, и мы отправились домой. Мой друг ехал на норовистой маленькой кобыле, на которой нельзя было сидеть вдвоем; я был вынужден посадить женщину позади себя, и мы вызвали сенсацию, когда ближе к заходу солнца въехали в лагерь.

Хорьковый Хвост согласился приютить путницу в своей палатке; я же надеялся ссадить ее поскорее, пока нас не заметила хозяйка моего типи, стоявшего немного дальше. Но не тут‐то было. Я издалека увидел Нэтаки: она стояла и смотрела на нас, на красивую молодую женщину, сидящую верхом позади меня, крепко обхватив руками мою талию. Когда я подъехал к своей палатке, никто меня не встретил; впервые мне пришлось самому расседлать лошадь. Я вошел в палатку и сел. Нэтаки жарила мясо; она не заговорила со мной и не подняла глаз. Молча она подала мне воду, мыло, полотенце и гребень. Когда я умылся, супруга поставила передо мной миску супу и мясо и только тут посмотрела на меня грустным укоризненным взглядом. Я глупо и растерянно ухмыльнулся. Хоть я ни в чем не провинился, но как‐то не мог ответить на ее взгляд и поскорее принялся за еду. Жена моя убежала в другой конец палатки, покрыла голову шалью и расплакалась. Раньше мне казалось, что я голоден, но почему‐то угощение показалось невкусным. Я немного поел, нервничая, затем вышел и отправился к Хорьковому Хвосту.

– Пошли свою мать к нам в палатку, – потребовал я, – и пусть она все расскажет Нэтаки.

– Ага, – засмеялся мой приятель, – молодые поссорились, да? Девочка ревнует? Ладно, мы это живо уладим.

И он попросил мать пойти к нам.

Часа через два, когда я вернулся домой, Нэтаки встретила меня радостной улыбкой, настояла на том, чтобы я поужинал второй раз, и подарила мне пару роскошных мокасин, которые тайком шила, чтобы принарядить меня.

– Бедная женщина-снейк, – сказала она, когда мы уже засыпали, – как мне ее жалко. Завтра я подарю ей лошадь.

Глава XIV

Женщина-снейк ищет мужа

Нэтаки гордилась принадлежавшим ей маленьким табуном лошадей, частично родившихся от кобыл, которых в разное время дарили ей родственники. Она любила говорить о своих скакунах, описывая цвет, возраст и приметы каждого. Безлошадный черноногий был мишенью насмешек и предметом жалости. Кони составляли богатство племени, и владелец большого табуна занимал положение, которое можно сравнить только с положением миллионера у белых. Некоторым индейцам принадлежало от ста до трехсот-четырехсот лошадей. Если у владельца не было сыновей, он брал какого‐нибудь мальчика-сироту, чтобы пасти табун и водить лошадей два или три раза в день на водопой. Владельцы любили часами сидеть в прерии или на холмах, чтобы быть среди табуна и наслаждаться видом лошадей, щиплющих сочную траву. Когда индеец умирал, основная часть его собственности делилась между родственниками-мужчинами; обычно их набиралось так много, что редко случалось кому‐либо наследовать значительное число лошадей. Тому, кто мог считать поголовье сотнями, кони доставались во время частых ночных набегов на соседние племена, в рукопашных схватках во многих боях. Неудивительно, что такой человек гордился собой и своими лошадьми и что народ относился к нему с уважением.

Табуном Нэтаки ведал ее дядя, Рыбья Шкура, у которого тоже было много лошадей. Когда на другой день после того, как мы нашли женщину-снейк, стадо Нэтаки выгнали на пастбище, моя жена выбрала сытую, толстобрюхую пегую лошадь,