приводится история о камне, который, стремясь отомстить за оскорбление, преследовал Старика и раздавил бы его в лепешку, если бы не своевременно подставленная дубинка. В какой‐то степени черноногие – пантеисты, они считают живыми многие неодушевленные предметы и поклоняются им. Этот камень – один из нескольких, которым черноногие приносят жертвы и молятся. Другой такой камень находится на холме у реки Ту-Медисин, близ старого русла реки Марайас и тропы к реке Белли. Это кварц с красными крапинами – красный цвет считается магическим, священным, – валун в несколько тонн весом. Он лежит на очень крутом песчаном склоне, открытом юго-западным ветрам. Ветер, постепенно перемещая песок, подрывает камень, и он мало-помалу оседает, сдвигаясь все ниже по склону холма. Хотя черноногие хорошо понимают причину этого движения, камень для них священен. Проходя мимо, они останавливаются и кладут на него браслет, ожерелье, несколько бусин или другое приношение и просят камень быть к ним милостивым, хранить их от всякого зла и даровать долголетие и счастье. В последний раз, когда я проходил мимо камня, на нем и вокруг него набралось не меньше бушеля [19] разных мелких приношений, они, вероятно, лежат и по сей день, если только их не прибрали белые поселенцы.
Через много лет после того дня, когда я в последний раз проезжал мимо священного камня, мы с Нэтаки пересекали долину Ту-Медисин в поезде новой железной дороги. Мы сидели в застекленной площадке заднего спального вагона, откуда хорошо была видна вся долина. О, какой унылый, пустынный вид! Не было уже сочной травы, даже полыни, которая когда‐то густо росла на равнине и на склонах холмов; не было великолепных старых тополей, зарослей ивы и вишни, окаймлявших реку. Нэтаки молча стиснула мне руку, и я видел слезы у нее на глазах. Я ничего не говорил, ни о чем не спрашивал. Я понимал, о чем думает жена, и сам чуть не заплакал.
Какая ужасная перемена!
Нет уже наших друзей, исчезли стада диких животных. Даже облик местности изменился. Удивительно ли, что мы испытывали грусть?
Глава ХIII
Женщина из племени снейк
На нижнем конце долины напротив Медисин-Рок рукав реки Марайас, река Драй-Форк, соединяется с руслом основного течения. Весной рукав превращается в бурный грязный поток, но бо́льшую часть года это мелкая, а иногда и вовсе пересыхающая речка; вода в ее русле сохраняется лишь по глубоким ямам или там, где устраивают плотины прилежные бобры. Почему, ну почему я упорно пишу в настоящем времени? Как будто и сейчас там живут бобры! Но я не буду переделывать написанные строки.
На следующий день после того, как мы разбили лагерь у реки, предполагалась охота на бизонов в прерии за Медисин-Рок, где было обнаружено огромное стадо. Но Хорьковый Хвост и я предпочли отправиться на разведку вверх по рукаву Драй-Форк. В наших палатках лежало немало кожаных сумок с сушеным мясом; летние же шкуры бизонов нам не требовались, и конечно, мы могли в любое время и в любом месте добыть сколько угодно свежего мяса. Мы пересекли реку и проехали через речную долину, затем направились по широкой и глубокой, протоптанной дикими животными тропе, шедшей вверх по довольно узкой пойме рукава Драй-Форк; мы ехали, переправляясь то на ту, то на эту сторону. Нам попалось много бобровых плотин и несколько бобров, плававших в своих запрудах. Тут и там по берегу узкими полосами тянулись заросли ивы; иногда из них выбегал в сторону холмов белохвостый олень, вспугнутый нашим приближением. Встречались отдельные тополя, искалеченные, часто засохшие, со стволами, гладко отполированными бизонами, которые о них чесались. Еще здесь было множество гремучих змей: мы поминутно вздрагивали от раздававшегося рядом с тропой внезапного треска, которым пресмыкающееся предупреждает о себе. Всех увиденных змей мы убивали, если не считать одной или двух, успевших уйти в близкие норы.
По мере того как мы поднимались по долине, антилоп становилось все больше. Прерия между рукавом Драй-Форк и ближайшей к югу речкой в лощине Пан-д’Орей была одним из их излюбленных пастбищ в этой части страны. Увидев впереди стадо антилоп или бизонов, мы, если удавалось, объезжали его, поднимаясь по лощине в прерии; нам не хотелось, чтобы животные в панике разбегались перед нами, давая этим знать возможному близкому врагу о нашем присутствии и о том, куда мы направляемся.
Мы покинули лагерь не раньше восьми или девяти часов, много позже отъезда охотников на бизонов, и к полудню были уже далеко в верховьях Драй-Форк в двенадцати – четырнадцати милях от лагеря. К западу и востоку тянулся длинный, поросший лесом гребень; зелень прерывалась скалами песчаника. Мы направились к ним вверх по лощине. Доехав до подножия гребня, мы привязали лошадей к колышкам и, взобравшись на гребень, сели, чтобы осмотреть местность. Я взял с собой жареный филей антилопы и, развязав мешочек, разложил еду на плоском камне.
– Возьми себе тоже, – предложил я товарищу.
Хорьковый Хвост отрицательно покачал головой.
– Разве ты, – удивился я, – не хочешь есть? Возьми себе половину. Я брал и на тебя.
– Неразумно, – ответил он, – есть в разведке, на охоте или когда едешь в сторону от лагеря. Нужно наесться как следует утром, когда встанешь, – съесть очень много. Затем седлай лошадь и выезжай. Чувствуешь себя крепким, едешь и едешь. Скажем, ты охотишься, пусть даже неудачно, но не теряешь бодрости; ты едешь дальше, твердо веря, что тебе еще повезет, что скоро ты встретишь группу антилоп или бизонов или какую‐нибудь дичь. Солнце поднимается все выше и выше, доходит до середины, начинает опускаться в свою палатку за краем (света). У тебя к седлу привязана пища, ты говоришь себе: «Я голоден, остановлюсь и поем».
На вершине какого‐нибудь гребня или холма ты слезаешь с лошади и, полулежа, отдыхая на земле, начинаешь есть; а тем временем твои ясные зоркие глаза исследуют прерию и долину, кустарники и склоны гор, отыскивая что‐нибудь живое. Конечно, ты очень голоден. Еда во рту кажется тебе вкусной, желудок требует, чтобы ты его наполнил, и ты продолжаешь есть, пока не исчезнет последний кусочек. И тогда – хайя! – какая наступает в тебе перемена! Тело вдруг расслабляется, глаза больше не пытаются проникнуть вдаль, веки опускаются. Земля кажется таким удобным, мягким ложем. Тебя клонит ко сну. Только с большим усилием ты удерживаешься, чтобы не заснуть. Так ты лежишь, а солнце все опускается и опускается к своей палатке; ты знаешь, что следовало бы встать, сесть на лошадь и ехать дальше,
