пока не увидишь, что там, за тем высоким длинным гребнем, но еда сделала свое дело, и ты лжешь самому себе, говоря: «Вряд ли там, за гребнем, я нашел бы дичь. Отдохну здесь немного, а потом отправлюсь домой. Авось что‐нибудь убью на обратном пути». Так ты полулежишь разленившийся, сонный, как насытившийся медведь, а к вечеру встаешь и отправляешься домой, не найдя по дороге никакой дичи. Ты возвращаешься в свою палатку, твои домашние видят, что ты не привез ни мяса, ни шкур. Твои женщины, ничего не говоря, расседлывают лошадь; ты входишь и садишься на свое ложе; тебе стыдно, и ты начинаешь врать, рассказывая, как далеко ты ездил, как опустела вся округа и как ты дивишься, куда могла деться дичь. Так что нет, друг, мне филея не надо. Ешь сам, если хочешь. Дай-ка мне твою подзорную трубу, я осмотрю местность.

В словах Хорькового Хвоста была правда. Разве я не испытывал уже не раз расслабленность, сонливость, вызванную полуденным перекусом? Я решил никогда больше не брать с собой еду, отправляясь в однодневную поездку. Но этот раз не в счет. Я съел больше половины жаркого, покурил вместе с товарищем и заснул.

Хорьковому Хвосту пришлось несколько раз толкнуть меня в бок, пока удалось разбудить меня. Я сел и протер глаза. Горло у меня пересохло, во рту был противный вкус – все из-за полуденного перекуса и сна. Я увидел, что солнце уже прошло полпути, опускаясь к далеким синим вершинам Скалистых гор. Долго же я спал! Мой друг внимательно смотрел в трубу на что‐то к западу от нас и бормотал себе под нос.

– Что ты видишь? – спросил я, лениво зевая, и потянулся за трубкой и кисетом.

– Не может быть, – ответил мой товарищ, – чтобы я действительно видел то, что вижу. И все же я уверен, что ни глаза, ни подзорная труба меня не обманывают. Я вижу женщину, одинокую женщину, которая идет пешком по верху гребня прямо на нас.

– Дай посмотреть! – воскликнул я, бросив трубку и ухватившись за оптический прибор. – Ты уверен, что это тебе не снится?

– Посмотри сам, – предложил Хорьковый Хвост. – Она на третьем бугре отсюда.

Я навел подзорную трубу на указанный им бугор. Действительно, по его зеленому склону, легко шагая, спускалась женщина. Она остановилась, повернулась и, заслонив рукой глаза от солнца, посмотрела на юг, потом на север, наконец назад, в ту сторону, откуда пришла. Я заметил, что она несет на спине небольшой узелок и держится прямо. Судя по стройной фигуре, женщина молодая. Но почему она здесь и идет пешком по обширной прерии, громадность и безмолвие которой должны наводить ужас на одинокую и беззащитную девушку?

– Что ты об этом думаешь? – спросил я.

– Ничего, – ответил Хорьковый Хвост. – Бесполезно пытаться объяснить такое странное явление. Она идет сюда. Мы встретимся, и она расскажет нам, что все это значит.

Женщина скрылась из виду во впадине за вторым бугром гребня, но скоро опять появилась наверху и, продолжая идти вперед, спустилась в следующую впадину. Поднявшись на вершину бугра, на склоне которого мы сидели, путница сразу увидела нас и остановилась. Поколебавшись мгновение, она снова двинулась к нам своей непринужденной, легкой, грациозной походкой. Боюсь, что оба мы бесцеремонно и с подозрением уставились на нее, но в манере незнакомки, когда она подходила прямо к нам, не было ни страха, ни неуверенности. Первое, что я отметил, были красивые глаза: большие, ясные, ласковые и честные; затем я разглядел чрезвычайно красивое лицо, блестящие длинные волосы, аккуратно заплетенные, и стройную фигуру. Женщина подошла вплотную к нам и сказала:

– Хау! [20]

– Хау, хау, – ответили мы.

Она сняла узелок, села и начала говорить на непонятном для нас языке. Мы прервали ее знаками и пояснили, что не понимаем ее речи.

– Это женщина из племени снейков (змей), – заявил Хорьковый Хвост. – Я это понял по покрою и рисунку ее мокасин.

Хотел бы я знать, к какому племени принадлежал и в какую эпоху жил человек, которому пришла мысль создать язык жестов! С его помощью все племена прерий от Саскачевана до Мексики могут разговаривать между собой и сообщать все, чего не объяснишь словами. Только что мы не могли понять ни слова из речей этой женщины, но благодаря удивительному изобретению кого‐то из древних незнание языка не имело никакого значения.

– Кто ты? – спросил Хорьковый Хвост. – И откуда ты идешь?

– Я из снейков, – ответила женщина знаками, – и иду я из лагеря моего племени, издалека с юга.

Она остановилась, и мы подтвердили знаками, что понимаем. Несколько секунд женщина сидела и думала, наморщив лоб и вытянув губы. Затем продолжала:

– Три зимы тому назад я стала женой Двух Медведей. Он был очень красив и храбр, обладал добрым сердцем. Я любила его, он любил меня, мы были счастливы.

Женщина-снейк снова замолчала; по щекам у нее покатились слезы. Она несколько раз смахнула их и с усилием продолжала:

– Мы были очень счастливы, потому что он никогда не сердился. Ни разу в нашей палатке не слышали недовольных речей. Это была палатка пиров, песен и смеха. Каждый день мы молились Солнцу, просили у него продолжения счастья, долгой жизни.

Три месяца тому назад произошло то, о чем я рассказываю. Зима уже миновала, начали появляться трава и листья. Однажды утром, проснувшись, я увидела, что одна в палатке. Мой муж встал, когда я спала, и ушел. Он взял ружье, седло и веревку, и я поняла, что он отправился на охоту. Я была рада. «Он принесет домой мясо, – думала я, – какое‐нибудь жирное мясо, и мы устроим пир». Я набрала дров, принесла воды, а затем села ждать возвращения мужа. Весь день я сидела в палатке, ожидая его; шила мокасины, прислушивалась, не раздастся ли топот копыт его охотничьей лошади. Солнце зашло, и я развела большой огонь. «Теперь уже он скоро придет», – сказала я себе.

Но нет, Два Медведя все не шел, и я начала беспокоиться. До глубокой ночи я сидела и ждала, и страх все сильнее и сильнее сжимал мне сердце. Скоро жители нашей деревни легли спать. Я встала и пошла в палатку моего отца. Но не могла заснуть. Когда наступило утро, мужчины выехали на поиски. Весь день они искали в прерии, в лесу, на берегах реки, но не нашли ни следов моего мужа, ни его лошади. Три дня снейки разъезжали по всем направлениям, а затем прекратили поиски. «Он умер, – сказали они. – Утонул, или его