— Ну, знаете ли, Клим Пантелеевич, всякое бывает! Может, он под винт парового катера попал и его на куски разрубило. А всё остальное довершили рыбы. Или штормом в море унесло.

— Случай с паровым катером маловероятен, потому что раздутое тело утопленника не могли бы не заметить, да и волна откатила бы его от катера, а не притянула бы к винту. А штормов на всём побережье Адриатики не было больше недели. Во всяком случае так пишет местная газета.

— Что ж, выходит, он сбежал? Оставил одежду, деньги, документы и уплыл в Италию? Это положительно невозможно!

— Я этого, Борис Михайлович, и не утверждаю. Ясно одно: обсуждать сырые гипотезы — гиблое дело. Пока у меня вопросов больше, чем ответов. А вот когда будет наоборот, тогда тайна исчезновения второго секретаря посольства и откроется. — Клим поднялся. — Благодарю вас за гостеприимство. Мне пора.

— Был рад знакомству. Когда вы собираетесь в Фиуме?

— Если ничего не случится, то, скорее всего, завтра.

— Удачи вам!

— Взаимно!

После прощального рукопожатия Ардашев откланялся и поспешил в гостиницу.

III

Портье отеля «Европа», увидев, что постоялец подошёл к стойке, вопросил:

— Чем могу служить?

— В прошлую пятницу, восемнадцатого числа, мой коллега из российского посольства должен был оставить для меня письмо.

— На ваше имя?

— Да.

— Минуточку, — кивнул портье и принялся рыться в ящике, затем он поднял голову и сказал: — Сожалею, но для господина Ардашева ничего нет.

— Что ж поделаешь, — пожал плечами Клим, — вероятно, он поселился в другой гостинице. На этой улице много отелей?

— Всего три: «Бристоль», «Империал» и «Европа». А как фамилия вашего знакомого?

— Шидловский.

Портье перевернул несколько листов регистрационной книги и заключил:

— Да, он снимал у нас двадцать первый номер, но утром в воскресенье уехал.

— Вместе с дамой?

— Нет. Она осталась.

— В том же номере?

— Баронесса Паулина фон Штайнер жила в тридцать второй комнате на третьем этаже. Но во вторник почтальон принёс ей телеграмму, и она тотчас съехала. Простите, — спохватился служащий гостиницы. — Я не должен был раскрывать вам сведения о постояльцах.

Положив на стойку пять крон, Ардашев сказал:

— Позвольте отблагодарить вас. Теперь я знаю, где искать моего приятеля.

— Вы очень любезны, сударь.

— У меня остался только один пустяковый вопрос: а как бы вы охарактеризовали их отношения?

— Я всего лишь раз оказался свидетелем их беседы. Они обсуждали, как лучше провести вечер и куда лучше пойти: в театр оперы и драмы «Армония» или «Филодрамматико», где идут представления не только на немецком, но и на французском языке. Тон разговора мне показался почти официальным. В нём чувствовалась некая холодная почтительность друг к другу. Простите, но больше мне добавить нечего.

— Ну что ж, спасибо.

— Подать вам ключ от номера?

— О нет. У меня ещё есть дела, — бросил Ардашев и покинул гостиницу.

Ему пришлось нанять коляску и вернуться на уже знакомую прямоугольную площадь Пьяцца Гранде, выходящую прямо к морю. Кафе «Ориенталь» располагалось в одной из арок пятиэтажного здания. Маврикий Петрович Скальчевский настолько точно описал местного изобретателя, что Ардашев тотчас узнал его. Вероятно, старик уже наигрался в шахматы и теперь о чём-то размышлял, сидя за уличным столиком, попыхивая трубкой и глядя в голубое южное небо. Рядом с недопитой чашкой кофе покоилась стеклянная пепельница, лежал лист бумаги, испещрённый какими-то формулами, и карандаш с металлическим колпачком.

— Разрешите? — спросил Клим и, получив молчаливое согласие, опустился на стул.

Закурив сигарету, он заказал кофе.

Внезапное вторжение незнакомца, видимо, пришлось не по нраву завсегдатаю заведения, и он, свернув лист, убрал его в карман пиджака.

Видя, что сосед по столику собирается подняться, чиновник особых поручений изрёк:

— А я, собственно, к вам, господин Новак. Меня зовут Клим Ардашев. Я приехал из Вены, где служу в российском посольстве.

Собеседник, чуть не выронив от удивления трубку изо рта, проронил:

— Что? Вы русский?

— Самый что ни на есть.

— Покажите ваш паспорт.

— Извольте. — Клим протянул документ.

— Да, теперь вижу, — облегчённо выдохнул тот. — Простите, но вы говорите без малейшего акцента.

— У меня были хорошие учителя.

— Я подумал, что вы полицейский шпик. Знаете, я чертовски от них устал. Эти австрийские ищейки ходят за мной по пятам.

— Может, выпьем по бокалу мадеры? Я бы с удовольствием вас угостил, если вы не возражаете.

— Я и не думаю отказываться.

— Вот и прекрасно.

Клим дал знак официанту, и тот, получив новый заказ, явился так быстро, что Ардашев даже не успел докурить сигарету.

— Признаться, я ожидал увидеть господина Шидловского. Вы принесли вторую часть обещанной суммы?

— Дело в том, господин Новак, что знакомый вам русский дипломат, скорее всего, утонул в Фиуме. Во всяком случае часть его одежды найдена в купальной кабине этого прибрежного курорта.

— Как утонул? Что значит утонул? Как это могло произойти? — округлив от удивления глаза, затараторил учёный.

— Для того чтобы ответить на эти вопросы, я и приехал в Триест. Мне важно выяснить, с кем и по какому поводу он встречался перед тем, как уйти на дно. Оказалось, что вы общались с ним не только в Вене, но, как я понимаю, и здесь, в Триесте. Ну а поскольку вы упомянули о деньгах, то я прошу вас подробнее пояснить, о чём идёт речь.

— Вы что же, ничего не знаете? — Брови старика вылезли на лоб. — Разве господин Шидловский не уведомил русского посла о моём изобретении?

— Простите, о каком именно?

— Об установке гироскопа на самодвижущую мину или торпеду, как принято сейчас её называть.

— К сожалению, ни мне, ни послу об этом ничего не известно, и потому я буду очень признателен вам за подробности.

— Ничего не понимаю, — дрожащим от волнения голосом проронил Карел Новак.

Он сделал глоток мадеры и, раскурив трубку, изрёк:

— Что ж, тогда я начну с самого начала. Вам знакома детская игрушка волчок?

— Да, конечно.

— А принцип его работы?

— Никогда об этом не задумывался.

— Волчок сохраняет устойчивость во время вращения, находясь на одной точке опоры. Это происходит за счёт гироскопического эффекта, то есть способности тела реагировать на изменение углов его ориентации относительно инерциальной системы отсчёта. А что такое инерциальная система отсчёта вам известно?

— Что-то связанное с первым законом Ньютона?

— О! Похвально! Вы кое в чём разбираетесь. Да, все свободные тела движутся прямолинейно и равномерно либо покоятся. Почти семьдесят лет назад немецкий астроном и математик Иоанн Боненбергер изобрёл гироскоп. Позже французский учёный Жан Фуко усовершенствовал этот прибор для экспериментальной демонстрации вращения Земли. Отсюда произошло и название: от двух греческих слов «вращение» и