— Господин Ардашев? — раздался за спиной незнакомый голос.

Клим повернул голову. Перед ним стояли три человека в одинаковых серых костюмах и котелках. Они окружили стол.

— Чем могу служить?

— Вам придётся проехать с нами.

— С кем имею честь?

— Инспектор тайной полиции Хельмут Грубер, — представился коренастый толстяк с густыми усами и бритым подбородком.

В компании двух высоких, как молодые сосны, полицейских агентов он смотрелся старым пнём.

— Раз уж вам известна моя фамилия, то, должно быть, вы осведомлены о моей дипломатической неприкосновенности, не так ли?

— Совершенно верно. Нам лишь надобно задать вам несколько вопросов.

— Это невозможно. Я обладаю иммунитетом от юрисдикции Австро-Венгерского государства и не могу быть допрошен даже в качестве свидетеля. Точно такой же статус имеют и ваши дипломаты в Российской империи, — проговорил Ардашев и, оставив на столе несколько монет и затушив сигарету, поднялся. — Извините, господа, но я очень занят. И беседа в вашей приятной компании не значится в моём распорядке дня.

— Карел Новак повесился, — негромко выговорил инспектор.

— Весьма сожалею, господа, но кто такой Карел Новак? — удивлённо повёл бровью Ардашев.

— Только не надо делать вид, что вы не знаете, о ком идёт речь, — раздражённо выговорил полицейский.

— Я действительно слышу эту фамилию впервые.

— Вчера вы сидели с ним за столиком кафе «Ориенталь».

— Возможно. И что?

— А то, — лицо инспектора стало напоминать переспевший помидор, а ноздри раздулись до размера спелых вишен, — что через несколько часов после встречи с вами он полез в петлю. У нас есть все основания подозревать вас в подстрекательстве к самоубийству подданного Австро-Венгрии. Согласно нашему законодательству это уголовное преступление. И если уж мы не имеем права арестовать вас, то выдворить из страны — пара пустяков. Три человека, включая официанта, кучера фиакра, стоявшего неподалёку, и ещё одного завсегдатая кафе, готовы дать показания под присягой, что видели вас вчера в компании Карела Новака, который после этого поехал домой. Его соседи заявили, что он не выходил на улицу до той самой поры, пока его кошка, выпущенная ранее во двор, не принялась утром царапать запертую дверь и издавать такой ужасный вой, что они попытались заглянуть в окно. Сквозь незадёрнутые занавески жильцы и узрели висельника.

— Что за чушь? — поморщился Ардашев. — Какая кошка? Какие соседи? Вы в своём уме?

— Послушайте! — закричал полицейский. — Вы не имеете права меня оскорблять! Мы знаем, что вы не только угощали его кофе, но даже заказали два бокала мадеры!

— Oh, mein Gott![51] — Ардашев закрыл ладонью лицо. — Как же мне теперь с этим жить?

— Я вас предупреждаю, — погрозил пальцем инспектор, — или вы расскажете нам о сути вашей беседы с покойным, или вас немедленно вышлют из страны. Выбирайте!

— Эх, куда хватили! — покачал головой Клим. — Да будет вам известно, милостивый государь, что существует исчерпывающий перечень действий дипломата, в результате которых он может быть признан персоной нон грата. Среди моих невинных поступков, перечисленных вами (беседа с незнакомцем за столиком кафе, угощение его напитками и непринуждённый разговор) не имеется ни одного дающего вам основание для наделения меня статусом субъекта, чьё пребывание на территории Австро-Венгрии является нежелательным. Ни один прокурор не пойдёт вам навстречу. Но если даже представить невероятное и мне придётся уехать, то мои австрийские коллеги в Вене незамедлительно получат дипломатическую ноту от российского посольства. После чего последует зеркальный ответ из Петербурга, и в родные дунайские пенаты вместе с попутным ветром прилетит один из ваших дипломатов. Я вполне уверен в том, что подобный скандал никому не нужен. Именно поэтому зачинщику сей дипломатической склоки не стоит ожидать ничего хорошего и для себя лично. Скорее всего, его отправят в отставку, не дав дослужить нескольких лет до полной пенсионной выслуги… Однако я готов побеседовать с вами неофициально, но только после того, как смогу убедиться в правдивости ваших слов и самолично удостовериться в смерти моего вчерашнего случайного знакомого.

— Вы мне не доверяете? — обиженно запыхтел толстяк.

— Нет.

— Но зачем вам нужен труп?

— Я хочу быть уверенным, что в отношении меня не задумана какая-либо провокация. Ведь в любом случае сегодняшний инцидент найдёт отражение в моём рапорте на имя посла. Согласитесь, можно по-разному изложить нашу милую беседу.

— Тогда извольте занять место в ландо.

Полицейский показал рукой на открытый экипаж, стоящий неподалёку.

— С превеликим удовольствием, — изрёк дипломат и направился к двуконной четырёхместной коляске.

Когда пара гнедых лошадок бежала по мостовой, Хельмут Грубер с немалой долей изумления спросил:

— Послушайте, господин Ардашев, вы в самом деле собираетесь посетить городской морг?

— Мне всё равно — морг или прозекторская. Я хорошо запомнил вчерашнего слегка чокнутого старикашку. Он находился в прекрасном настроении и не собирался в гости к Всевышнему. Я не верю, что этот весёлый ветхозаветный чудак мог наложить на себя руки.

— Тогда, может, заключим пари? — высокомерно покривив губу, проронил инспектор. — Ставлю десять гульденов против ваших пяти, что Новак повесился.

— Идёт!

— Вы потеряли ставку, — осклабился полицейский. — А мне с коллегами её вполне хватит, чтобы вечером побаловать себя добрым австрийским пивом. — Он посмотрел на агентов и сказал: — Господа, вечером гуляем за счёт русского дипломата!

— Ja! Ja![52]— раздался громкий смех, похожий конское на ржание.

Ландо миновало несколько поперечных улиц и остановилось около каменного забора с калиткой.

— Вот мы и добрались, — объявил инспектор.

Городская больница Триеста представляла собой двухэтажное сооружение из красного кирпича, похожее на огромный цейхгауз, окружённый садом. По мощённым камнем дорожкам гуляли больные в халатах и куда-то спешили сёстры милосердия.

Морг находился в другом конце больничной территории. Он напоминал казарму, и его задняя стена одновременно выполняла роль забора. На крыльце перед выходом стояли глиняные горшки с петуньями. Инспектор вошёл внутрь без стука. Прозектор, стоявший у рукомойника, обернулся, услышав скрип дверных петель.

— О, господин Грубер пожаловали! Да ещё и не один! Что угодно тайной полиции? Небось арестовывать меня собрались?

— Нет, мы здесь по другому поводу. Нам бы взглянуть на труп Карела Новака, которого нашли повешенным сегодня утром.

— А зачем он вам? — вытирая полотенцем руки, спросил врач. — Вы его при жизни донимали. Из гимназии старика выгнали за то, что говорил об отсутствии у чехов реальных прав и свобод. Уверен,