Лоббисты печатников ответили Локку следующим образом: «Принимая во внимание, что вольность, которую в последнее время позволили себе печатники, книготорговцы и другие лица, печатая и перепечатывая изданные книги без согласия авторов, за которыми остается несомненная собственность на такие книги, что есть продукт их учения и труда, или тех лиц, кому авторы законно передали свое право, является не только действительным препятствием для учения вообще, но и явным вторжением в собственность законных владельцев, к их ущербу, а часто и к разорению их и их семей…»[108]

В целом, апологеты Stationers’ Company здесь не лгали, даже если никто из них по-настоящему не разорился. А обанкротившийся издатель – это последнее, чего хочет писатель.

Главным фаворитом в ворохе различных решений проблемы стало предложение переуступки права собственности на копию отдельным членам Stationers’ Company, которая сама сильно вмешивалась в разработку нового законопроекта. Однако в какой-то момент парламентского процесса издатели-печатники сделали уступку, по которой авторы смогли бы получить фактическое право собственности на свои произведения, хотя и на ограниченный законом срок. Позже эта уступка дорого им обойдется, но то, что тогда удалось провернуть Stationers Company, было по меньшей мере изобретательно. В законопроекте они предложили наделять правом собственности на содержание печатных книг авторов или их правопреемников, то есть тех, кто покупал у авторов произведения для печати – то бишь, издателей. При этом ограниченный срок прав, который, согласно новому правилу, появился бы у писателей, не должен был применяться к предпринимателям, оплатившим их приобретение. На практике литературная собственность останется в руках издателей, где она пребывала на протяжении столетий. Проблема решена.

Статут королевы Анны 1710 года обычно рассматривается как начало современного авторского права. Если прочитать его первоначальную формулировку, то, конечно, можно только согласиться с этим:

«Что с и после десятого дня апреля 1710 года автор любой уже напечатанной книги, не обладающий долей Книги, или книготорговец, печатник или другое лицо или лица, которые приобрели или приобрели копию или копии любой Книги с целью напечатать или перепечатать их, будут иметь исключительное право и свободу печатать такую Книгу в течение срока, не превышающего в 21 год, начиная с указанного десятого дня апреля <…> И что Автор любой Книги или Книг, уже составленных и не напечатанных и не опубликованных или которые будут составлены впоследствии, и его правопреемник или правопреемники будут иметь исключительное право печатать и перепечатывать такую Книгу и Книги в течение срока в 14 лет, начиная со дня первой публикации их, и не более…»

«Акт о поощрении учености путем наделения авторов и покупателей правами на копирование печатных книг на нижеуказанный период времени» (Act for the Encouragement of Learning by Vesting the Copies of Printed Books in the Authors or Purchasers of such Copies, During the Times therein mentioned) – влияние этих формулировок на сегодняшний мир сложно переоценить – несколько смягчил широко распространенное негодование по поводу богатства и власти. Акт разрешал без каких-либо ограничений импорт книг, напечатанных на современных иностранных и древних языках; он предписывал издателям присылать в университетские библиотеки копии зарегистрированных произведений. Кроме того, он учредил специальный комитет под председательством архиепископа Кентерберийского для рассмотрения жалоб на взвинчивание издателями цен. Все эти уступки, впрочем, основывались на обманчивой игре слов. Может показаться, что акт давал авторам права на получение выгоды с их произведений на срок до 28 лет, но издатели воспринимали это так, что в течение этого срока они могли выкупить права у писателей, а затем владеть ими вечно. Формулировка акта лишь наложила заплатку поверх базового противоречия между правом, ограниченным в сроке действия законом, и собственностью, которая по природе своей бессрочна. Противоречие это привело к многовековым спорам и так и не было разрешено. Когда законопроект только проходил через парламент, Даниэль Дефо, понявший всю путанность формулировок, назвал его «позорным разгромом собственности личности, а именно, его книг»[109].

Как бы то ни было, Статут королевы Анны восстановил порядок на лондонском книжном рынке, предоставив наконец издателям законное основание для преследования и аннулирования пиратских изданий, напечатанных до этого в Шотландии и других регионах королевства.

Первая попытка прояснить закон была предпринята в 1716 году, когда лондонский издатель зарегистрировал свое намерение выпустить английский перевод произведения, изначально опубликованного на латыни. Брат и наследник тогда уже покойного автора, Томас Бёрнет, обратился в суд, чтобы предотвратить публикацию перевода, причем не столько ради денег, сколько по соображениям семейной чести. Бёрнет обосновал свой иск правами, предоставленными авторам Статутом королевы Анны, ведь он позволял пресекать несанкционированную перепечатку конкретного произведения – но был ли перевод тем же произведением или уже другим? Сейчас воспринимается как данность, что владельцы авторских прав также владеют правом и на переводы своей собственности, но в XVIII веке это было не очевидно – Статут королевы Анны ничего не говорил про переводы. Когда дело наконец дошло до Канцлерского суда[110] в 1721 году, ответчик-издатель утверждал, что Статут был призван «поощрять науки, предоставляя автору доход от книги», но «не препятствовать переводу книги на другой язык, который в некоторых отношениях может быть назван другой книгой, а переводчик может быть назван автором, поскольку для этого требуется умение обращаться с языком». Так и было решено: лорд-канцлер постановил, что «такие усилия [как перевод] не подпадают под запрет закона»[111]. Дело 1721 года стало причиной, почему Англия отказывалась полностью признавать право на перевод аж до 1911 года.

Рассматривая это дело, мы понимаем важное: что с самого момента своего появления «copy-right», как считали некоторые, выходил далеко за рамки просто права на печать. Борьба за переработку работ и производные произведения так же стара, как и само авторское право.

Любопытно, что несмотря на постановление канцлера, разрешающее переводам быть отдельными от оригинала самостоятельными работами по причине непопадания их под действие Статута, суд, тем не менее, вынес решение в пользу истца и запретил продажу этого конкретного перевода. Причиной такого парадокса стало содержание книги: суд счел, что шуточный выдуманный диалог Адама и Евы и другие «странные небылицы» не должны были быть доступны на простонародном языке. Сегодня такой довод назвали бы элитизмом и классизмом[112], но это еще