ветер лют и хмара вверху лохмата

как с ребятами мокро мерз на угре

против стремной рати царя ахмата

у татарина конь быстр крепка тетива

но и наши душ не щадят пищали

день пройдет то ли месяц а то ли два

выпьешь ковш вся масть от цинги прыщами

ночью байки в дозоре с кислой слюной

как в орде черниговский кончил миша

и донской пусть к непрядве силен спиной

но москве устроил месть тохтамыша

мы стоим скоро бросили пить и есть

тыловик донес на руси вверх дном все

терпим друже теперь это наша месть

или снова лажа тогда вернемся

нас не пнешь от брода как ни бодр урус

если плеть столетий не вразумила

пособляй литва постоят побузят и пусть

день дотерпим до помощи казимира

им самим несладко поди то ли пес завыл

то ли роздан паек на пасть по редиске

а касимовским крысам объясни кто забыл

как кирдык по-нашему по-ордынски

здесь в улусе раба у хана любая вошь

не погладят беглого по головке

поскреби татарина кого найдешь

врешь урус не того кто в твоей поговорке

предок мир копытом вытоптал и умре

так и мы ни вершка назад не давши

пять веков как вкопанные на угре

свист в ушах история мчится дальше

правда

в час серебряной ночи в логу соловьином лечь

словно листья в лесу голоса повисают с губ

там русалочьи дочери ночью заводят речь

о сынах человечьих которой который люб

вот забытыми снами всплывают они со дна

лунной плоти заря за столетье не обагрит

этот будет моим навсегда говорит одна

это суженый мой та что слева ей говорит

а которая справа молчит но ее глаза

как вода вековая в реке как зыбучий ил

заглядишься в зрачки и уйти никуда нельзя

и которого выберет тот ей и будет мил

в деревушке за логом сыны человечьи спят

каждый крестик нательный спросонок стиснул в горсти

а в углу где лампада спасительный образ свят

но из спящих ему никого уже не спасти

потому что серебряный им наколдован вред

потому что любовь у русалочьих дочерей

вековая вода из которой побега нет

горше крови людской человечьей тоски черней

если солнце взойдет если чары разгонит прочь

в одночасье русалок сразит смертоносный свет

и к которой притронется та умирает дочь

а которая рядом за ней умирает вслед

но оно не не взойдет и с небес не сиять ему

кто в черненом уснул серебре тот и ай-люли

потому что в подводном давно сыновья плену

те кого эти дочери выбрали по любви

сам свидетелем не был но вам рассказал как мог

если правда то вечное обречено червям

а неправду сказал отведите меня в тот лог

и верните без слова русалочьим дочерям

«сентябрь трава по круп нетронутая с лета…»

сентябрь трава по круп нетронутая с лета

без ветра взвизгнет дверь на траурных гвоздях

ты молча входишь в дом не зажигая света

но блик былой луны неугасим в глазах

я все равно не сплю и сослепу что ближе

нашарю зрением стакан и стопку книг

ты у стены а кто другой ведь это ты же

вот только нет луны тогда откуда блик

все правда и джанкой и пегий пес-приблуда

кипела молодость и жизнь была смешна

но здесь же нет кругом ни тропки ни приюта

там не живет никто откуда ты пришла

чуть время грянет град от грома до амбара

но пуст в стекле простор всей ночи остальной

что пользы вспоминать что я тебе не пара

не исчезай скажи что ты пришла за мной

слепа твоя стена лишь блики в ней двоятся

пока не пробил град из налетевших лет

рассказывай уже раз опоздал бояться

мне все равно теперь живая или нет

родина

не с цепными кто кычет у миски к утру

где вождя на притворной гимнастке женили

если выпало с теми кто умер умру

чем шептаться с живыми

мне сирена тревоги с младенческих лет

сладко пела о ненависти и помосте

а у казни в строю даже выживших нет

заманить меня в гости

видно в метрике выжившим жребий таков

за вождями в трясину возвратных столетий

и в пустыне своей после двух сороков

оставаться на третий

тем кто любит любовь велика и в аду

если тело в уплату и гибель на сдачу

всю последнюю совесть какую найду

я на гибель истрачу

ты гори мое гори глазами огня

ниоткуда не видно на горе ответа

много родин теперь на земле у меня

пусть побудет и эта

обожженные болью увижу края

и прольется как свет в перелетное тело

вся на свете любовь или гибель моя

и твоя

сакартвело

брат 2

чуть полночь с лязгом поползла ограда

надгробье тетрисом на весь погост

мы в августе закапывали брата

а в сентябре там ясень в полный рост

нашли ничком средь скудной пасторали

все в камеди глаза как монпансье

с попом над свежей ямой постояли

вернулись в дом и выпили на все

гляжу в упор не зная в чем неправда

бригадой бы с камазом не смогли

мы в августе здесь зарывали брата

а в сентябре он дерево смотри

все пришлые кого кричать на помощь

им кривотолки воблой не корми

топор проворен по стволу наотмашь

в суставах звон и лезвие в крови

ни ссадины в стволе и узкий лаков

лист на запястьях узловатых рук

ну ясень да его и звали яков

и тетрисы кровавые вокруг

жилец полей где за сто лет ни злака

лишь этих листьев жуткие флажки

я знал что ты и ты конечно знала

что знаю я что ты когда нашли

вернусь к тебе и слов неловких трата

бессмысленна и ясень как свеча

чадит в ночи где погребали брата

весь долгий август заступом стуча

попытка марша

станем жить вполсебя а не то нам

не вполне поясняли за что

заливая гортани бетоном

и железное солнце взошло

голова на размер маловата

но кираса под горлом тверда

к обгоревшим частям агрегата

не подводят теперь провода

не о всех ли до слез беспокоясь

и в прицеле спрямив перекос

нам полярный полковник по пояс

свежий ягель из тундры привез

скромный завтрак простую