Все больше лингвистов считают, что весь синтаксис можно объяснить через мириады конструкций, существующих в языках мира. Нет на самом деле таких явлений, как синтаксис или грамматика, имманентно отдельных от запоминания слов. Конструкции и слова различаются только по степени абстрактности. Согласно этой интерпретации, когда дети и взрослые осваивают язык, они учат и запоминают бесчисленные конструкции разной степени абстракции и сложности. Они осваивают такие вещи, как базовая переходная конструкция, конструкция с way или полностью готовые конструкции, то есть идиомы типа «отбросить коньки». Или они запоминают множество конструкций, существующих только в таком языке, как каритиана, или хишкарьяна, или китайский. Согласно этой интерпретации, одна из причин, по которым я поначалу столкнулся с такими трудностями при обучении испаноговорящих различным аспектам английского синтаксиса, – в том, что не существует объективного способа провести границу между идиомами и другими словосочетаниями. Идиомы – всего лишь специфические виды конструкций, а конструкции лежат в основе языка.
Заключение: как меняются наши представления о словах и предложениях
Существует интересная параллель между идиоматическим языком и иконическим языком, о которой я рассказывал в главе 7. До недавнего времени считалось, что иконические слова занимают места на периферии основных компонентов языка. Идиомы тоже до недавнего времени считались исключительными и сравнительно редкими словосочетаниями, лежащими за пределами ядра грамматики. Восприятие как иконических слов, так и идиом быстро меняется. Теперь мы видим, что иконические слова и другие систематические соответствия между звуком и значением распространены в речи и играют важную роль в обучении детей кодированию понятий словами. Более того, различие между иконическими и произвольными словами не всегда легко провести. Аналогичным образом идиомы и частично заполняемые конструкции теперь признаны распространенными и важными для того, как мы говорим и как думаем, чтобы говорить. Также трудно провести различие между идиомами и другими типами словосочетаний. А иногда это различие бывает провести невозможно, так как не существует ясной мотивации для отграничения идиом от других конструкций. Хотя иконичность и идиомы сейчас считаются важными для речи, мы также убедились, что степень явственной иконичности в разных языках не одинакова. Если язык имеет больший набор идеофонов, иконичность, по-видимому, играет более центральную роль в том, как люди говорят и мыслят. Мы также убедились, что виды идиом и, в более широком смысле, конструкций, используемых в языках, могут быть разными. Идиомы, кажущиеся естественными носителям одного языка, могут не иметь эквивалента в другом. Идиома, которая может казаться нормальной носителю английского, например «жизненный путь», может представляться странной для того, в чьем языке отсутствуют сам этот оборот и лежащая в его основе метафора, которая в нем отражена.
В этой главе я осветил два важнейших достижения, изменивших наше понимание того, как люди по всему земному шару строят из слов предложения. Мы убедились, что одна из главнейших гипотез об «универсальном» свойстве грамматик мира подкрепляется не очень хорошо, так как нет данных о существовании рекурсии в некоторых языках. Мы также убедились, что синтаксис может в значительной мере объясняться впечатляющей человеческой способностью расшифровывать и запоминать конструкции, а также модифицировать конструкции в соответствии со своими коммуникативными потребностями. Существует много теорий синтаксиса, но, вне зависимости от того, какой теории придерживается лингвист, очевидно, что этим теориям приходится справляться со впечатляющим разнообразием языков, по мере того как в последние десятилетия все лучше документируются языки из таких мест, как Амазония и Австралия, а это помогает демонстрировать, что такие явления, как рекурсия, вовсе не повсеместны.
Немалая доля работ, перевернувших наши представления о синтаксисе, основана также на хорошо задокументированных языках типа английского. Признание того, что в английском широко распространены конструкции с той или иной степенью абстрактности, помогло пролить новый свет на языки. Действуя в другой парадигме, признание и изучение конструкций предполагают, что синтаксис, возможно, не является уникальной и отдельной характеристикой любого языка, включая английский. Теперь для некоторых лингвистов исследования синтаксиса представляют собой попросту исследования определенных типов конструкций, так как конструкции включают в себя все, начиная со слов и заканчивая идиомами с неполным заполнением и совершенно пустыми схемами для форм типа двухобъектного предложения. Эта интерпретация влияет на то, как мы анализируем многие аспекты грамматики и связанного с ней мышления, включая предполагаемую центральную роль рекурсии в грамматике. Для сторонника грамматики конструкций тот факт, что в некоторых амазонских и австралийских языках отсутствует рекурсия, говорит о том, что в этих языках просто отсутствуют конструкции типа простого предложения, где есть место, позволяющее вставить туда другое простое предложение. Возможно, это не слишком удивительно, так как существует много типов конструкций, например конкретных идиом, которые есть не во всех языках или даже отсутствуют в большинстве языков. Этот факт помогает объяснить, почему так трудно осваивать новые языки: освоение языка требует запоминания всевозможных новых конструкций, различающихся по уровню абстракции.
Этот последний пункт предполагает, что люди, в том числе дети, на самом деле не столько учат синтаксические и грамматические правила, сколько запоминают ассоциации между значениями и языковыми формами – ассоциации, которые мы называем конструкциями. Мы распознаем и выучиваем закономерности в речи окружающих, по ходу дела расшифровывая и запоминая конструкции. Эффективная передача значений требует от нас доступа к разным хранящимся в памяти конструкциям, которые в любой момент можно использовать для передачи наших мыслей. Эта интерпретация подразумевает, что освоение языков, возможно, не столь уникальный навык, как считалось раньше, поскольку распознаванием и запоминанием закономерностей люди занимаются во многих сферах жизни. Одна из привлекательных особенностей конструкционного подхода к изучению синтаксиса, во всяком случае для многих языковедов, в том, что он не требует поиска какой-либо конкретной части мозга, отвечающей за синтаксис и закодированной в наших генах. Поиски гена (или генов) языка до сих пор не увенчались успехом. Для тех, кто верит в грамматику конструкций, подобные поиски вообще не нужны[148].
Наконец, в очередной раз стоит подчеркнуть невероятное разнообразие – гораздо более широкое, чем мы когда-то предполагали, – живых языков. Это разнообразие распространяется на грамматики живых языков, поскольку эти грамматики содержат бесчисленное количество конструкций. Некоторые культуры говорят на языках, где отсутствуют конструкции, в которых одно предложение можно вложить в другое – то есть отсутствует рекурсия, – как показали исследования пираха, вальпири и других культур. Но культуры мира пользуются языками, которые глубоко различны и в других отношениях, как мы убедились на протяжении этой книги. Языки непохожи друг на друга в плане того, как они кодируют пространственные отношения, как кодируют цвета, как требуют использовать голосовой аппарат для создания смыслов и т. д. Как показано в этой главе, они также различаются в плане того, как связывают слова. Каждый язык обеспечивает своеобычный набор конструкций, который приходится осваивать людям, чтобы передавать и расшифровывать мысли.
Заключение
Тысячелетиями люди пытались разобраться в языках и лингвистическом разнообразии. Вспомним историю о Вавилонской башне, написанную более 2500 лет назад. В Книге Бытия рассказывается, что люди строили башню, пытаясь добраться до небес. Возмущенный их гордыней, Бог вверг их в мир языковой путаницы, сотворив различные, взаимно непонятные языки. Так как эта история связывает языковое разнообразие с наказанием, она демонстрирует, что людей издавна разочаровывают существование этого разнообразия или, по крайней мере, трудности межкультурной коммуникации, которые это разнообразие создают. Вавилонская история также подчеркивает: уже давно всеми признано, что происхождение языков и языковое разнообразие требуют объяснения. Древние евреи были не единственным народом, который хотел понять, почему языки мира, или, точнее, языки в их уголке мира, настолько отличаются друг от друга. На самом деле существуют интересные параллели между историей Вавилонской башни и более древними
