Заданная по умолчанию цельтальская система координат, описанная Левинсоном и Браун, была далека от эгоцентрической. Носители цельталя не описывают пространственную ориентацию предметов в терминах «право-лево» или иного набора направлений относительно своего тела. Именно эта неэгоцентрическая система пространственных координат, по-видимому, обусловливает их неэгоцентрическую интерпретацию течения времени, о которой рассказывалось в главе 1. И наоборот, эгоцентрический пространственный уклон, заметный во многих WEIRD-популяциях, по-видимому, способствует нашему эгоцентрическому изображению времени. Хотя сейчас имеются обширные лингвистические и экспериментальные данные в пользу того, что носители языка цельталь применяют геоцентрическую пространственную систему координат, поначалу свидетельства в пользу этого были разрозненными. Цельтальский способ говорить о пространственных отношениях всплывал в неформальном общении, которое запоминалось таким людям, как Браун и Левинсон. Несомненно, и прежде на множество других иностранцев, взаимодействовавших с племенем цельталь, производило впечатление их осмысление пространства и направлений, но, опять же, только работа полевых лингвистов привлекла к этой стратегии внимание академического сообщества. В своей статье 1993 г. Браун и Левинсон предложили некоторые интригующие истории о том, как цельтали используют местный рельеф – а не противопоставление правого-левого или востока-запада – для привязки пространственной ориентации объектов в окружающей среде. Например, они описывают, как отвезли цельтальскую женщину в соседний город к врачу. В доме, где они ночевали, были краны с горячей и холодной водой. Женщина спросила своего мужа, какой из кранов горячий. Вместо того чтобы спросить, справа горячий кран или слева, как спросили бы вы или я, она поинтересовалась у мужа, находится ли этот кран ta ajk'ol – букв. 'в гору'. Она сориентировала краны не относительно своего тела, а относительно окружающего ландшафта, несмотря на то что находилась в помещении, а краны были в одной и той же горизонтальной плоскости друг с другом и с ней. Чтобы понять, почему и как это происходит, давайте разберемся в образе жизни цельталей.
Цельтальское сообщество обитает в горах Чьяпас в Мексике, у границы с Гватемалой. (Кстати, в раннем детстве я жил с родителями и двумя сестрами в цельтальской деревне в горах Чьяпас, но у меня не осталось воспоминаний об этом времени, из которых можно было бы почерпнуть непосредственные знания о том, как цельтали используют пространственный язык.) Окружающая пересеченная местность, по которой ходят главным образом пешком, простирается вниз на несколько километров вдоль склона горы. В южной части высота этой местности достигает почти 3000 метров над уровнем моря, тогда как северная часть – ниже 1000 метров. Этот обращенный на юг двухкилометровый перепад высот оказывает ощутимое воздействие на флору и фауну цельтальской экосистемы. Горные хребты, окаймляющие уходящий вниз ландшафт на востоке и на западе, придают ему уединенный вид. Хотя резкие перепады высот сильно влияют на местную природу повсюду, это особенно характерно для таких регионов, как Центральная Америка, где более высокие горы могут быть покрыты соснами, а более низкие – тропическими лесами. С ранних лет цельтали ориентируются в соответствии с наклоном окружающего ландшафта, и этот ландшафт помогает подкрепить ориентацию, конкретизированную в языке. Когда они указывают направление или вообще говорят о местоположении объектов, они систематически описывают его как ta alan 'вниз по склону' или ta ajk'ol 'вверх по склону'. Подобные термины могут использоваться метафорически, чтобы описывать течение времени, как отмечалось в главе 1, но на более фундаментальном уровне они суть буквальные дескрипторы пространственных отношений. Это верно независимо от того, описывают ли они объекты относительно друг друга или относительно говорящего и адресата. Рассмотрим это простое предложение:
(1) ay ta ajk'ol a'w-u'un / k'u-un te lapis
'Карандаш находится в гору от вас'
В этом случае говорящий может описать местоположение карандаша (lapis) как направленное 'в гору' (ta ajk'ol) от себя или от спрашивающего. Главное, что карандаш при этом может лежать на столе или на любой другой плоской поверхности. Говорящий может также сказать, что карандаш находится ta ajk'ol от какого-то другого объекта на столе, например бутылки.
Тот факт, что подобные высказывания употребляются, даже когда оба предмета находятся на плоской поверхности, может озадачивать. Когда носители упоминают ajk'ol или alan, они не говорят буквально об уклоне вверх или соответственно вниз, по крайней мере не в прямом смысле. Можно даже возразить, что это неудачные переводы терминов, хотя идеальных переводов не существует. Если кто-то говорит, что определенный объект находится ajk'ol от вас, вы не обязательно при этом стоите буквально ниже него по склону. Эти два координатных термина опираются не на окружающий рельеф здесь и сейчас, а на более широкий ландшафт, в котором угнездились цельтали. Если бы мы с вами оказались там, я был бы ajk'ol от вас, находясь ближе к более высокому склону или (приблизительно) к югу от вас.
В этом случае цельтальской пространственной ориентации удивительно то, что это главный способ, которым носители языка говорят о направлениях – от достаточно масштабных описаний пространства типа «ваш дом ниже по склону от школы», используемых для того, чтобы подсказать дорогу, до небольших указаний в пространстве вроде «карандаш лежит выше по склону от бутылки». Ни в том ни в другом описании референты не обязаны находиться на определенной плоскости относительно друг друга, но в обоих случаях они располагаются в соответствующих направлениях относительно ландшафта, окружающего носителей цельталя. Это ключевая система координат для концептуализации пространственной ориентации одушевленных и неодушевленных объектов. Передавать пространственные описания с помощью альтернативных стратегий, наподобие нашей базовой эгоцентрической, которая настолько активно опирается на сосредоточенные вокруг тела понятия «правого» и «левого», – задача, чуждая цельталям. Из-за этого им трудно указывать точные пространственные направления тем, кто не знаком с их системой, и наоборот. Если бы нам с вами довелось посетить одну из их деревень, представьте себе, как наш недостаток знания окружающего ландшафта затруднил бы разговор о базовых вещах. Это знание явно играет важную роль не только в их повседневной коммуникации, но также в других значимых видах поведения, закладываемых с раннего возраста. Ведь если базовая коммуникация требует постоянного представления об окружающем ландшафте, то это представление явно должно впитываться через постоянную практику и привычку.
Возможно, понятнее будет, если представить себе обратную ситуацию. Предположим, носитель языка с геоцентрической системой координат – например, представитель сообщества, где даже не употребляются термины типа «левый» или «правый», – должен помочь вам устроить званый обед у вас дома. Если он помогает вам накрывать на стол и если допустить на минутку, что вы из тех пунктуальных людей, которых волнует положение столовых приборов, вы можете прийти в недоумение, увидев, что ваш гость не понимает, какая сторона тарелки «левая», а какая «правая». Глядя на приборы с разных сторон стола, он будет еще больше сбит с толку той стратегией, которой вы от него ожидаете. Вам придется сказать ему, что вилку нужно положить к западу от тарелки. Или к востоку. Или, может быть, ta ajk'ol.
С момента публикации фундаментальной статьи Браун и Левинсона вышли десятки исследований по этой теме, проведенных с коренными народами по всему миру. Немалая доля этой работы была проделана самим Левинсоном, его студентами и коллегами в девяностые и нулевые. Они значительно подкрепили мнение, что язык влияет на то, что некогда считалось глубинными универсальными аспектами человеческого пространственного мышления. Вокруг этого утверждения остается много споров, хотя даже скептики ныне в целом признают, что язык играет некоторую роль в формировании заданных по умолчанию пространственных стратегий, на которые люди опираются. Такие скептики могут предполагать, что мотивирующим фактором в этих кросс-культурных различиях служит не столько язык, сколько другие вещи типа поведенческих различий и экологических особенностей местности – например, если культура укоренена в уникальном ландшафте, как в случае народа цельталь. Независимо от точки зрения в подобных дебатах, очевидно, что работа полевых лингвистов в таких местах, как горы Чьяпас в Мексике, сокрушила некогда прочные представления о якобы универсальных способах,
