Ген. Людендорф в своих воспоминаниях после объяснения обстановки, в какой «рождаются полководцы», а также того, на чем базировались решения немцев спустя много лет после Танненберга в одном лишь месте вскользь говорит о «перехваченной неприятельской радиограмме, которая дала ясную картину неприятельских мероприятий на ближайший день»[57]. Но ген. Людендорф не признает, что не на одной, а на многочисленных радиограммах русского командования он основывал свои решения. Это вовсе не соответствует утверждению Людендорфа, что «из восприятий должны сложиться решения, солдатское ремесло становится искусством, солдат – полководцем».

Шефер рассказывал нам то, чего не рассказал Гинденбург и о чем умалчивают Людендорф и даже Гофман.

По его словам, ген. Гинденбург, приняв решение об упорной обороне на фронте 20‑го корпуса, приказал 1‑му рез. и 17‑му арм. корпусам нанести удар 6‑му русскому корпусу. В отношении же 1‑го арм. корпуса ген. Гинденбург решил лишь сообщить ген. Франсуа, что он приедет к нему утром 25 августа, чтобы обсудить с ним задачу 1‑го корпуса, который один должен был оказать 20‑му корпусу неотложно требовавшуюся помощь.

«Но затем, еще до отъезда из Ризенбурга, командующему армией стала известна важная русская радиограмма. Она содержала приказ Ренненкампфа, весьма легкомысленно переданный незашифрованным и указывавший 1‑й русской армии в качестве рубежа достижения на 26 августа линии Гердауен, Алленбург, Велау. Это было лучше всех ожиданий, а тут подвернулась еще счастливая случайность: несколько часов спустя радиостанция штаба (начальник – обер-лейт. Рихтгофен), а также Торнская радиостанция приняли полный текст приказа 2‑й армии. Он был вручен в Лебау на пути в штаб 1‑го корпуса подполк. Гофману, который на ходу передал его из своего автомобиля на автомобиль командующего армией»[58].

После совещания с командиром 1‑го арм. корпуса было решено бросить 1‑й корпус с утра 26 августа в наступление против 1‑го русского арм. корпуса.

В состав армии с 27 августа включалась ландверная дивизия ген. Гольца, перебрасываемая в Восточную Пруссию из Гольштинии. Эту дивизию было решено использовать в качестве резерва за правофланговой ударной группой армии – 1‑м арм. корпусом.

Работа русского фронтового и армейского командования в эти дни не имела ничего общего по характеру и содержанию с работой немцев.

Однако вернемся к корпусам 2‑й русской армии, маршировавшим в Восточную Пруссию. К вечеру 23 августа, в то время когда части 15‑го арм. корпуса завязали бой с 37‑й герм. пех. дивизией, прочие корпуса армии вышли: 6‑й арм. корпус – в район Ортельсбург и севернее; 13‑й арм. корпус – в район Омулефофен, Валендорф; 2‑я пех. дивизия – Дитрихсдорф; 1‑й арм. корпус – в район Зольдау; 3‑я гвард. пех. дивизия перебрасывалась по железной дороге первоначально в Цеханов, а затем в Млаву; части 6‑й кав. дивизии – в район Хойнов, а 15‑й кав. дивизии – в район Зелюнь. Все войска, достигнув указанных районов, имели лишь соприкосновение с мелкими разведывательными партиями немцев, отходивших на север и северо-запад под давлением русских разъездов.

В то время когда командование 8‑й герм. армии располагало русскими радиотелеграммами и имело более или менее прочную и быстро действующую связь со своими войсками, штаб 2‑й русской армии работал в тяжелых условиях связи.

Оторвавшись от корпусов на пять переходов, при разбросанности их на широком фронте, штаб армии поддерживал связь с корпусами летучей почтой (конными ординарцами). Телеграфная связь работала неисправно, часто рвались провода. Пользование радиотелеграфом осложнялось необходимостью шифровать текст, на что тратилось много времени, а кроме того, возможные ошибки в шифровке еще более удлиняли передачу распоряжений и прием донесений. Авиации не хватало даже для ведения воздушной разведки. Несколько автомашин, имевшихся в штабе армии, не могли обслужить все корпуса, тем более что по песчаным проселкам машины не могли ехать.

Так, сидя в Остроленке, штаб 2‑й армии превращался в орган, только устанавливающий события, а не управляющий ходом их.

Командующий армией, пишет ген. Пестовский, считал необходимым иметь свой штаб на расстоянии двух-трех переходов от войск, по указанию главнокомандующего, переданному телеграммой от 19 августа за № 230, о том, чтобы как можно реже менять места высших штабов, оставляя их на одном месте в течение целых периодов операций и перенося их на другие места лишь тогда, когда этого безусловно требует удобство руководства операциями, заставляло командующего армией оставаться в Остроленке.

До 23 августа особых затруднений в управлении армий из Остроленки еще не ощущалось. Но с этого дня отдаленность штаба от корпуса начала сказываться. Так, штаб армии полагал, что к вечеру 23 августа все корпуса находятся на указанных им директивой линиях, но в действительности этого не было. Не получая от корпусов в течение дня никаких донесений, командующий армией считал, что они не встретили никаких препятствий к выполнению отданных накануне ночью распоряжений, а потому, получив вечером 23 августа директивную телеграмму главнокомандующего фронтом за № 3004, отдал соответственные приказания на 24 августа.

23 августа командующий армией был поставлен в необходимость решить вопрос, в каком направлении двинуться дальше 24 августа. Дело в том, что к вечеру 23 августа корпуса 2‑й армии, как было указано выше, должны были занять линию Ортельсбург, Едвабно, Омулефофен, Зеелезен, Клейн-Кослау и Зольдау. Директива главнокомандующего северо-западным фронтом от 12 августа предписала наступать на фронт Растенбург, Зеебург, имея целью отрезать от Вислы и разбить отступающего перед 1‑й армией противника. Выполняя директиву главнокомандующего в совершенной точности, необходимо было бы на 24 августа двинуть корпуса в северо-восточном направлении. Между тем противник, занимавший район Зольдау, Нейденбург и очистивший его без боя, отошел на северо-запад, части 17‑го и 20‑го германских корпусов обрисовались в районах Куркен и Алленштейн. О присутствии противника в стороне Растенбург – Зеебург никаких сведений получено не было. Таким образом, выяснилось, что 2‑й армии надлежало теперь направить свой удар на фронт Алленштейн, Остероде.

Однако, если бы 24 августа армия была направлена на этот фронт, корпусам было бы уже трудно свернуть потом на Зеебург, Растенбург, как того требовала директива главнокомандующего, если бы все же было подтверждено требование выполнять ее неуклонно. Между тем, выполняя ее в точности, пришлось бы игнорировать живую силу противника, угрожавшую армии с северо-западного направления. Поэтому командующий армией ген. Самсонов 23 августа командировал генерал-квартирмейстера штаба армии в Белосток, дабы личным докладом начальнику штаба главного командования выяснить назревший вопрос о перемене направления наступления 2‑й армии[59].

Мотивы, побуждавшие изменить направление движения 2‑й армии на Алленштейн, Остероде, состояли в следующем: