Он пнул ногой пустой ящик из-под патронов, и тот с грохотом разлетелся о каменную стену. Гнев был искренним, но под ним клокотал холодный, животный страх. Лысак был мясником. Он умел жечь, взрывать, ломать. Он понимал язык силы и жестокости. Но этот новый приказ пах чем-то иным — изощрённой, бесчеловечной жестокостью, которая была выше его понимания. Охота на знатную девицу, чтобы потом… Он даже мысленно не договаривал, что с ней прикажут сделать. Это пугало его куда больше, чем пули и стрелы Прохорова.

— Может, это проверка? — предположил младший Горин, Макар. — Князь испытывает верность. Может, невесту он себе присмотрел, а мы тут усадьбу чуть не снесли.

Лысак ядовито хмыкнул.

— У князя невесты и в столице очередь выстраивается. Нет, ребята, тут дело другое. Тёмное.

Он снова посмотрел в окно, на тёмный лес, скрывающий усадьбу Прохорова. Воевать с солдатом — это понятно. А вот стать похитителем женщин для заказной пытки… Это пахло не войной, а чем-то гнилым, что потом не отмоешь никогда. Даже ему, Лысаку.

Но приказ был приказом. И исходил он от человека, который не прощал неповиновения. От человека, который мог стереть его, Лысака, в порошок одним щелчком пальцев.

С тяжелым вздохом, похожим на стон, атаман повернулся к своим людям. Вся бравада из него вышла, осталась лишь усталая покорность хищника, почуявшего более сильного зверя.

— Ладно… Ефим, собери лучших ребят. Человек десять. Тихих, быстрых. На квадроциклах.

— Уже собираю, шеф.

— И слушай сюда, — Лысак подошёл вплотную и ткнул его грязным пальцем в грудь. — Никакого шума! Понял? Её нужно взять живой и невредимой. Ни царапины! Если кто-то из обслуги помешает — убрать тихо. Если сама будет драться — связать, рот заткнуть, но не бить! Князь хочет получить её в целости. Значит, мы его порадуем.

В его голосе прозвучала горькая ирония. Он-то понимал, для чего нужна «целость» перед началом главного действа.

Ефим кивнул, без лишних вопросов развернулся и вышел, крича что-то своим подручным. Лысак остался с младшим Гориным.

— А нам что делать, шеф? — спросил Макар.

Лысак мрачно посмотрел в сторону усадьбы, откуда доносились редкие, но меткие выстрелы защитников.

— Вести огонь. Пусть думают, что мы всё ещё хотим взять их тут. Это будет отличной ширмой. Пока они отбиваются от нас здесь, мы заберём у них их главную надежду с тыла.

Он снова почувствовал вкус войны. Грязной, коварной, но понятной.

— Скажи артельщикам, пусть палят из всего, что есть. Шума много, огня много. Но в атаку не ходить. Просто держать их в напряжении.

— Понял.

Макар убежал исполнять приказ. Лысак остался один. Он подобрал скомканную записку, разгладил её на столе и ещё раз прочитал. Потом достал из кобуры табельный револьвер и молча принялся проверять барабан.

Он был пешкой. И только что осознал, что попал в игру, где пешек не жалеют, а скидывают с доски без сожаления. Осталось лишь сделать свою работу как можно лучше — в надежде, что это ненадолго отсрочит его собственную участь.

Взвод квадрациклов уже строился у мельницы. Лысак сунул револьвер за пояс и вышел к ним. Он тяжело влез на квадроцикл, окинул взглядом своих головорезов.

— По машинам! Тихо, как мыши! За мной!

И отряд, не крича и не стреляя, тронулся в обход, растворяясь в предрассветном тумане, как стая призраков. Охота началась.

* * *

Когда колонна приблизилась к нам вплотную, я заметил, что им перегородили дорогу два квадроцикла спереди, и ещё несколько, судя по звуку моторов, приближались к ним. Кажется, это было не подкрепление Лысака, а наше. А раз так, стоило рискнуть и выйти им на помощь.

Глава 21

Я рванул с места, пригнувшись к шее лошади, выхватывая карабин у одного из сельчан. Мои ребята, заслышав топот, без команды развернулись и понеслись следом. Мы выскочили из ворот на дорогу, как чёртики из табакерки, прямо в тыл головорезам, которые уже окружали мощный, но теперь беспомощный автомобиль Анны.

Первый выстрел грянул сам собой. Один из бандитов, обернувшийся на грохот копыт, дёрнулся и рухнул на обочину, сражённый пулей. Затем всё смешалось в оглушительном хаосе — крики, рёв моторов, лошадиное ржание, сухие, хлёсткие хлопки выстрелов.

Я увидел её. Анна. Она выбралась из машины и стояла, прикрываясь открытой дверцей, вцепившись одной рукой в раму, а в другой сжимая небольшой, изящный пистолет. Лицо её было мертвенно-бледным, но глаза горели холодным, яростным огнём. Она не кричала, не плакала. Она целилась и стреляла в ближайшего нападавшего с убийственным спокойствием. Выстрел попал тому в плечо, заставив отшатнуться с воплем.

— Ко мне! — заорал я, вкладывая в крик всю ярость, на которую был способен.

Мы врезались в их строй, как таран. Лошади били копытами, сталь клинков со скрежетом встречался со сталью. Это была не битва, это была мясорубка в клубах пыли и непроглядной тьмы. Я парировал удар прикладом по голове, выстрелил в упор в смотревшее на меня ошалевшее лицо другого, отбрасывая его прочь.

Какой-то детина в кожаной куртке рванулся к Анне, пытаясь стащить её из-за укрытия. Я пришпорил коня, и животное, вздыбившись, обрушило на него всю свою массу. Послышался тошнотворный хруст.

— Миша! — крикнула Анна, и в её голосе впервые прозвучал не страх, а узнавание, надежда.

В этот момент со стороны села пулемётная очередь прочертила по небу свинцовую строчку, заставив бандитов в панике искать укрытие. Подмога. Настоящая.

Лысаковцы, поняв, что операция провалена, а преимущество потеряно, начали отходить, отстреливаясь, бросая раненых и технику. Их план рассыпался в прах.

Я подскакал к автомобилю. Анна всё ещё стояла за дверцей, тяжёло дыша. Пистолет в её руке дымился.

— Графиня! Вы ранены?

Она медленно покачала головой, её взгляд был прикован ко мне.

— Нет… Всё в порядке. Спасибо, что успели. Кажется, вы меня уже дважды спасли.

Я слез с коня, подошёл ближе. Тело гудело от адреналина, в ушах стоял звон.

— Вам нельзя было ехать одной. Это была ловушка.

— Я знала, — прошептала она, наконец опуская оружие. — Но я не могла иначе. А вы… вы знали?

Прежде чем я успел ответить, земля содрогнулась от мощного взрыва где-то в