Зажим сомкнулся. Кровотечение заметно уменьшилось, но не прекратилось полностью.

— Еще один зажим! — скомандовал Шаповалов. — И немедленно готовьте иглодержатель с длинными браншами! Галина, ты будешь подавать мне шовный материал по моей команде!

— Давление шестьдесят на тридцать! — крикнул Голицын. — Критическое!

— Держи его! — Шаповалов не отрывался от раны. — Адреналин вводи, если потребуется! Но держи!

Второй зажим. Потом третий. Кровотечение практически остановлено, но это была лишь временная мера. Зажимы не могут стоять на крупном сосуде вечно.

— Шовный материал! — скомандовал Шаповалов.

Галина подала длинный иглодержатель с уже зажатой в нем тонкой, изогнутой иглой. Ее руки, заметил Шаповалов, не дрожали. Старая гвардия. Видела в своей жизни всякое.

А теперь самое сложное.

Ушить дефект крупной вены на глубине пятнадцати сантиметров, длинными, неудобными инструментами, практически вслепую. Это было все равно что пытаться вышивать крестиком в толстых сварочных рукавицах с завязанными глазами.

Но выбора не было.

«Либо я это сделаю, либо она умрет».

* * *

Вероника стояла передо мной, нервно теребя край своего фартука — этот жест я замечал за ней только в моменты запредельного волнения.

Что еще? Что, черт возьми, могло случиться еще?

— Вероника, не тяни, пожалуйста, — я старался, чтобы мой голос звучал спокойно и ровно, хотя внутри все сжалось в тугой узел. — Что там за новости? Говори прямо.

Она сделала глубокий вдох, набирая в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду. Посмотрела мне прямо в глаза, потом быстро отвела взгляд к окну, где за стеклом бушевал ветер, и снова посмотрела на меня.

— Папа… папа едет к нам в гости. Завтра утром приезжает.

Я моргнул. Потом еще раз, пытаясь переварить и осмыслить эту, казалось бы, простую фразу.

Ее отец? Серьезно? Из всех возможных катастрофических вариантов — от «у меня, кажется, будет двойня» до «мне предложили новую, секретную работу в столице» — внезапный визит тестя был, пожалуй, самым неожиданным.

Фырк, который до этого невидимо дремал на спинке дивана, тут же фыркнул у меня в голове:

— Вот это поворот! Алкаш-папаша решил внезапно вспомнить о существовании блудной дочери? Интересно, денег приехал занимать или прощения просить?

— Т-с, — мысленно оборвал его я. — Не преувеличивай.

Вероника все еще испуганно смотрела на меня.

— Твой отец? — переспросил я вслух, хмурясь. — Но… вы же практически не общаетесь. Или я чего-то не знаю?

Вероника молча кивнула, опускаясь рядом со мной на табурет. Ее колено легонько коснулось моего — теплое, но все еще дрожащее от сдерживаемого волнения.

— Илья, — Вероника взяла мою руку, ее пальцы крепко сжали мои. — После того как ты его спас…

— Я помню. Сложный был случай. И что было потом? — спросил я.

— А потом… — Вероника улыбнулась, и в этой ее улыбке была смесь недоверия и почти детской радости. — Илья, он полностью, кардинально изменился. Как будто в больнице ему подменили не только печень, но и душу. Сразу после выписки он сам нашел мага-нарколога во всей губернии. Закодировался. Не пьет уже три месяца. Вообще ни капли! Даже пиво себе не позволяет. Бросил курить — а он до этого дымил как старый паровоз! И знаешь, что самое удивительное?

— Что?

— Он спортом занялся! В свои-то года! Бегает по утрам в парке, два раза в неделю ходит в бассейн. Похудел на пятнадцать килограмм. Наша соседка, тетя Валя, встретила его недавно на рынке — говорит, даже не узнала. Помолодел лет на десять, не меньше.

Случай посттравматического личностного роста. Околосмертный опыт, пережитый на грани, заставляет человека полностью переосмыслить свою жизнь.

Проблема лишь в том, что обычно этот эффект очень временный — две-три недели эйфории, а потом старые, привычные паттерны поведения возвращаются.

Но то, что он держится уже три месяца — это действительно что-то серьезное.

— Отец хочет приехать, чтобы извиниться, — продолжила Вероника, и ее голос снова дрогнул. — За все эти годы. За то, что не был рядом, когда я так в нем нуждалась. За все пропущенные дни рождения, за пьяные, позорные выходки, за то, что мама, по сути, умерла от постоянного стресса, вытаскивая его из бесконечных запоев…

Я осторожно обнял ее за плечи, притянул к себе.

— И еще он очень хочет поблагодарить тебя, — прошептала она мне в плечо. — Он все время говорит, что ты дал ему второй, незаслуженный шанс. Что он был уже одной ногой в могиле, а ты его оттуда буквально за волосы вытащил. И теперь он обязан использовать этот свой второй шанс правильно.

— Это похвально, — сказал я, мягко поглаживая ее по спине. — Если он действительно так сильно изменился — это прекрасно.

Хотя… Тесть-алкоголик в завязке, неожиданно приезжающий с визитом покаяния — это то еще испытание. Особенно сейчас, когда у меня на носу новая волна эпидемии, Мишка Шаповалов на ЭКМО, поиски таинственного лекарства.

Но я видел, как важна для Вероники эта новость.

— Ты точно не против? — она подняла голову, заглядывая мне в глаза. — Я же понимаю, у тебя сейчас столько дел… Эта проклятая эпидемия, сын Шаповалова, этот твой новый диагностический центр…

— Вероника, — я осторожно взял ее лицо в ладони. — Это твой отец. Это твоя семья. Конечно, пусть приезжает. Тем более, если он действительно хочет наладить с тобой отношения. Семья — это очень важно.

И потом, если уж совсем цинично, лишние руки в хозяйстве нам точно не помешают. Если он действительно в завязке и полон новой, трезвой энергии, может, поможет с бытовыми делами.

Или хотя бы Веронику отвлечет, развлечет, пока я опять буду днями и ночами пропадать в больнице.

Вероника взвизгнула от радости — по-девчачьи, звонко, счастливо.

— Правда⁈ Ты правда не против⁈ Илья, ты самый лучший! Самый понимающий! Самый…

Она не договорила, потому что ее губы нашли мои. Поцелуй вышел жарким, немного сумбурным, благодарным. Ее язык настойчиво скользнул между моих губ, а руки крепко обвили шею.

— О боже, опять! — простонал Фырк где-то у меня в голове. — Двуногие, вы что, только об ЭТОМ и думаете? У вас эпидемия, между прочим! Люди на улицах умирают! А вы тут слюнями обмениваетесь!

— Фырк, исчезни, — мысленно, но твердо рыкнул я.

— Фу! Какое