— А может, эпидемия тогда сама по себе остановилась? — Фырк брезгливо стряхнул крошки с усов. — Ну, знаешь, вирус сам по себе мутировал в более безобидную, нелетальную форму. Или все восприимчивые к нему просто-напросто померли, а остались только генетически устойчивые.

Естественный отбор. Возможно. Но тогда почему эпидемия вернулась? Почему именно сейчас, спустя сто лет? И почему сам профессор с такой уверенностью писал о ее «неизбежном возвращении»?

Я перелистнул очередную страницу. Почерк профессора в этой тетради становился все более неразборчивым, словно он торопился, боялся не успеть записать свои последние, самые важные мысли.

«Источник заразы гораздо ближе, чем кажется.»

«Не доверяйте очевидному. Самый простой ответ — почти всегда ложный.»

«Иногда самый опасный враг носит маску верного друга.»

Загадки. Чертовы, дурацкие, пафосные загадки. Как в дешевом бульварном детективе. «Убийца среди нас!» «Берегитесь полной луны!» «Истина откроется вам в последней главе!»

Да чтоб тебя, профессор! Неужели нельзя было написать прямо и просто — вирус создан тем-то и тем-то, лечится вот так-то и так-то?

— О, смотри-ка! — Фырк указал своей мохнатой лапкой на отдельный, пожелтевший листок, вложенный между страниц. — Тут что-то про саму больницу!

Я осторожно вытащил листок и вчитался.

«Больница — это не просто здание из кирпича и раствора. Это живой, дышащий организм со своими болезнями, своей памятью, своей душой. И как любой живой организм, она может быть заражена. Паразиты, мой дорогой коллега, бывают не только физические.»

Метафоры. Опять эти проклятые метафоры. Больница как организм. Паразиты. Что он имел в виду? Коррупцию? Бюрократию? Некомпетентность? Или что-то гораздо более буквальное?

В этот момент в кармане завибрировал телефон. Вероника.

— Алло?

— Илья, ты где пропал? — ее голос был обеспокоенным, с легкой, но вполне ощутимой ноткой упрека. — Я тебя весь день не вижу! Я уже слышала про твою операцию на мальчике Шаповалова. Это же… это просто невероятно! Ты настоящий герой!

— Не герой, просто делал свою работу.

Стандартный, заученный ответ. Ну претит мне тщеславие, что я могу поделать.

— Как ты? Ты, наверное, ужасно устал? Ты вообще ел сегодня?

Ел? Когда? Утром, кажется. Или это было еще вчера вечером? За последние три дня все дни и ночи слились в одну бесконечную, изматывающую смену.

— Эм… Кажется, что-то было. Утром.

— Илья! — в ее голосе прозвучало откровенное возмущение. — Так же нельзя! Ты же не железный! Хочешь, я тебе сейчас что-нибудь принесу? Суп в столовой еще должен быть теплый. Или котлеты с пюре?

— Не надо, спасибо. Я скоро закончу, поем в столовой.

Вру. Нагло, беспардонно вру. Не закончу я скоро. Но не могу же я ей сказать: «Знаешь, дорогая, приходи ко мне, посидим вместе в пыльном, заброшенном архиве среди загадочных записей мертвого параноика».

— Ладно, — в ее голосе прозвучал тихий вздох разочарования. — Я тогда дома. Буду тебя ждать. Только, пожалуйста, не очень поздно, хорошо? У тебя же завтра опять ранняя смена.

— Постараюсь.

— И Илья… — она сделала короткую паузу. — Ты правда сегодня был молодец. То, что ты сделал для мальчика Шаповалова… Никто другой на такое бы не решился. Ты спас ему жизнь.

— Пока что только продлил. ЭКМО — это не лечение, а временная поддержка. Если я не найду настоящее лекарство от «стекляшки»…

— Найдешь. Ты всегда, в конечном итоге, находишь правильное решение. Я в тебя верю.

Вера. Ее безоговорочная вера. Приятна как никогда.

Я отключился. Ладно пора приступать.

Снова посмотрел на записи. Профессор был гением, в этом нет никаких сомнений. Он не мог не оставить прямого, четкого ответа. Значит, я ищу не там. Или не так.

Я продолжил листать. Страница за страницей. Тетрадь за тетрадью. И везде — одно и то же. Только туманные, почти поэтические намеки. В глубине чего, черт возьми? Больницы? Города? Человеческой души? Почему нельзя было писать конкретно, по-медицински⁈

Я с яростью швырнул очередную толстую тетрадь в угол. Она с глухим стуком ударилась о стену, упала на пол, бессильно раскрывшсь на случайной странице.

— ВСЕ! — я вскочил на ноги, начал мерить шагами тесное пространство комнаты. — Хватит! Это абсолютно бесполезно! Тут нет никаких ответов, только бред старого, выжившего из ума параноика!

— Ого! — Фырк аж подскочил на месте, едва не свалившись со стопки книг. — Двуногий психует! Какое редкое, уникальное зрелище! Обычно ты холодный и бесчувственный, как мороженая рыба!

— Время уходит! — я с силой пнул ногой стопку старых бумаг. Листы разлетелись по комнате, медленно оседая в пыли. — Мишка в лучшем случае три дня на этом проклятом ЭКМО протянет! Потом неизбежно начнутся осложнения — тромбозы, кровотечения, полиорганная недостаточность! А я тут сижу, как идиот, и читаю загадки столетней давности!

Три дня. Семьдесят два часа. Из них уже почти двенадцать прошло. Осталось шестьдесят. Всего шестьдесят часов на то, чтобы найти лекарство. А я за все это время не приблизился к решению ни на один, даже самый крошечный шаг.

В этот самый момент в кармане оглушительно зазвонил телефон. Незнакомый номер. Код — московский.

— Алло?

— Разумовский? — голос Серебряного. Холодный, отстраненный, без малейших интонаций, как у робота. — Приходите в центральную лабораторию. Немедленно.

— Что случ… — начал было я, но он уже отключился. В трубке раздавались короткие, равнодушные гудки.

Вот же ж, напущенный маг! Позвонил, отдал приказ и бросил трубку! Как будто я не его партнер по расследованию, а какой-то личный холоп! «Приходите немедленно!» А волшебное слово «пожалуйста» где?

— Что этому напыщенному психу надо? — возмутился Фырк, запрыгнув мне на плечо. — Он что, думает, раз он крутой менталист, то все должны по первому его щелчку перед ним на задних лапках ходить?

— Понятия не имею. Но, видимо, придется идти. Может, он действительно что-то нашел.

Я быстро собрал со стола самые важные, на мой взгляд и убрал их в шкаф.

— Пошли, Фырк. Посмотрим, что за срочность у нашего повелителя иллюзий.

Я быстро закрыл тайную комнату. Проверил, не осталось ли на полу или на мебели лишнего, каких-то случайных следов моего присутствия. Выскочил в пустой коридор, на ходу запирая тяжелую дубовую дверь кабинета.

Дошел дребезжащего лифта и поднялся шестой этаж. Серебряный уже ждал на этаже. Молча