— Так вот какие секреты хранит посольская делегация! — выдохнул я.

— Да, мы лысые, — смущенно, но с вызовом ответила она. — Экономия на шампуне, знаешь ли. И никакой утренней укладки. Сплошные плюсы.

Я снова рассмеялся и притянул её к себе, целуя в гладкий, как бильярдный шар, череп.

Этот маленький нелепый момент снял последнее напряжение.

Осталась только чистая, незамутненная страсть.

Её руки скользнули под мою униформу, и её прикосновение, такое же прохладное, заставило меня вздрогнуть. Китель, накрахмаленная рубашка, брюки — всё это летело прочь. Между нами не должно было остаться больше преград. Ни тряпок, ни званий, ни памяти о войне. Только кожа к коже. Жар к прохладе.

Когда я вошел в неё, она изогнулась, тихо вскрикнув, и её синие губы вновь прижались к моим. Это был не крик боли, а звук обретения, последнего штриха в картине нашего обоюдного безумия. Её ноги обвили меня, её пальцы впились в спину, с каждым движением оставляя на коже следы.

Мы двигались в нарастающем, отчаянном ритме, подчиняясь лишь голой, животной потребности. В этом соединении не было настоящей нежности. Это был акт взаимного спасения, штурм последней крепости, за стенами которой оставались смерть и одиночество.

Я терял себя в ней, в её влажной, сжимающейся теплоте, и с каждым толчком куда-то уходили тени погибших друзей, скрежет брони, леденящий вой альпов. Оставалось только это: пьянящее чувство жизни, пульсирующей в самой гуще тьмы.

Лиланда двигалась подо мной, и я чувствовал, как внутри нарастает волна, готовая смести всё на своем пути. Её стоны стали громче, резче. Её тело напряглось, а потом вздрогнуло в немой судороге, и это стало моим последним сигналом.

Я закрыл глаза, отдаваясь этому ощущению. Яростный взрыв в моей черепной коробке, ослепительная вспышка, обратившая в пепел всех призраков, что сидели в моей голове.

На несколько секунд наступила абсолютная, блаженная тишина.

Тишина, которой я не знал уже много лет.

Я рухнул на неё, тяжело дыша, и впервые за долгое время почувствовал не просто облегчение, а покой.

Мы лежали, сплетенные воедино, слушая, как бьются наши сердца, — два сбившихся с ритма механизма, которые нашли друг в друге временное пристанище… хотя нет. Три — у флоксийцев сердца парные.

Я не спешил двигаться или говорить.

Просто ощущал прохладу её кожи под своей, тонкий цветочный аромат её тела, такого хрупкого и одновременно сильного. Потрясающая женщина, холодная снаружи, горячая внутри. Во всех смыслах.

— Если все флоксийки такие, то я не понимаю, почему ваша раса ещё не захватила планету, — пробормотал я ей в шею. — Вы бы могли просто обезоружить всех врагов, уложив их в постель.

Она тихо рассмеялась, и её тело подо мной вздрогнуло.

— Это секретный протокол номер три. Но мы применяем его только в самых безнадежных случаях. Таких, как ты, капитан Волк.

Лиланда осторожно провела пальцами по моей спине, обводя контуры мышц и парочки старых шрамов. Её прикосновения не были сочувствующими или жалостливыми. Скорее, любопытными, как у исследователя, изучающего древний артефакт.

— Ты весь состоишь из войны, — сказала она тихо. — Даже во сне, я уверена, ты продолжаешь сражаться.

— Привычка, — ответил я. — Когда слишком долго смотришь в бездну, ну, сама знаешь, что она начинает отвечать взаимностью. А иногда и оставляет на память пару царапин.

Я приподнялся, чтобы посмотреть на неё.

Без парика её лицо казалось ещё более инопланетным и прекрасным.

Идеально гладкая голова подчеркивала чистоту линий ее черепа и большие, выразительные глаза, которые сейчас смотрели на меня без всяких модных линз. Обычные, почти человеческие.

— Так лучше, — сказал я, проведя ладонью по её голове. — Честнее.

— Ты первый, кто так говорит, — улыбнулась она. — Обычно мужчины предпочитают иллюзию.

— Я капитан боевого Волота. Я предпочитаю знать, с чем имею дело. Иллюзии на поле боя убивают.

Она приподнялась и поцеловала меня.

Легко, почти невесомо.

Но этот поцелуй запустил во мне новую реакцию.

Первая волна была яростным штормом, сбросом накопленного давления. Эта же зарождалась медленно, изнутри. Словно после аварийного отключения в отсеках моего «Дарганелла» снова запускали все системы.

Я перевернул её, и теперь она смотрела на меня сверху вниз.

Её синее тело в полумраке комнаты казалось выкованным из лунного света.

Она двигалась медленно, осознанно, и я чувствовал, как по моим венам разливается не просто желание, а энергия. Густая, горячая, как плазма.

Её руки легли мне на грудь, но теперь они не просто изучали. Они словно вливали в меня жизнь. Я смотрел в её глаза и видел в них не просто отражение себя, а нечто большее. Я видел в них покой, который она мне дарила.

И когда волна подошла во второй раз, это было совсем иначе.

Не взрыв, что обращает всё в пепел.

Это был запуск главного двигателя.

Мощный, ровный, нарастающий гул, который прошёл по всему телу, заставляя вибрировать каждую клетку.

Не слепая ярость стихии, а контролируемая мощь.

Сила, которая не разрушает, а наполняет.

Я выгнулся ей навстречу, и мир не взорвался, а наоборот — собрался воедино, обрел фокус и четкость. Вся разрозненная, искалеченная войной мозаика моей души на мгновение сложилась в цельную картину.

Я резко выдохнул, и с этим выдохом ушло всё, что отравляло меня годами.

* * *

Следующий день начался так же, где закончился — в её постели.

Я проснулся от полоски света, пробивавшейся сквозь щель в шторах.

Лиланда спала, свернувшись калачиком и положив свою гладкую синюю голову мне на плечо. Я осторожно, чтобы не разбудить её, убрал руку и сел на кровати.

В голове царила непривычная ясность. Вспомнил слова Беркута.

Долина Смерти. Финальный аккорд.

Скоро мне снова предстоит вести своего «краба» в самое пекло. Снова видеть, как металл плавится, а люди превращаются в пыль.

Но сейчас, в этой тихой комнате, рядом с этой синекожей лысой женщиной, я впервые за долгое время не чувствовал себя богом войны. Я чувствовал себя просто человеком. И это было самым страшным и одновременно самым ценным открытием за всю мою долгую, проклятую жизнь.

Я знал, что этот покой — лишь короткая передышка. Отсрочка перед казнью. Но я был благодарен и за неё. Наклонился и поцеловал Лиланду в макушку. Она что-то пробормотала во сне и улыбнулась.

И в этот момент пришло осознание, что