— Простите? — голос чуть дрогнул.

— Ну–ну, — продолжала Тибодо, озираясь на витрины с зельями, — вы же у нас не из робких. Такие щёки бывают только у тех, кто либо всю ночь варил что–то с афродизой, либо… кому на ухо шептали глупости.

Манон сглотнула.

— Это, должно быть, отражение от витража, — сказала она. — Утреннее солнце всегда выдаёт нежелательные эффекты.

— Да–да, и щечки краснеют от отражения, — подмигнула дама. — Ну вы меня не слушайте, мне просто что–нибудь, чтобы завтрашний бал пережить. Желательно с иллюзией лёгкости, но без похмелья.

— Вам подойдет «Танец до полуночи». Легкое опьянение и уверенность в себе на четыре часа, — отозвалась Манон, не глядя.

* * *

Ночь окутала город мягким бархатом. Сумрак в спальне казался гуще обычного, как будто сама ночь знала, что за ней наблюдают.

Во сне Манон ее лавка была залита светом лунных ламп, а воздух пах перцем и карамелью и тем

Кай Тайрен стоял в рубашке, расстёгнутой до солнечного сплетения. Его татуировки мерцали, будто магические письмена дышали на коже.

— Почему ты в моей голове? — прошептала она.

— Потому и ты в моей, — ответил он.

Кай поднял её на руки так, будто не хотел оставить ни капли расстояния, и уложил на шёлк. Манон чувствовала, как пальцы медленно скользят по её коже, будто читают её на ощупь. Он целовал её плечи, ключицы и двигался все ниже…

Она проснулась резко с жаром в теле, со спутанным дыханием и со вкусом его имени на губах. Простыня прилипла к спине. За окном уже серело, город дышал новыми звуками.

Манон резко села в кровати, откинула одеяло, как будто могла сбросить с тела и сон, и воспоминание о нём. Грудь тяжело вздымалась, кожа горела, ладони дрожали. Она провела рукой по шее, как будто там всё ещё были его губы и с раздражением сжала пальцы в кулак.

«Это был сон. Просто сон. Обычный побочный эффект. Бывает».

Она встала и открыла окно. Прохладный воздух раннего утра ударил в лицо, но не остудил.

Манон достала из ящика склянку с эфирным маслом мяты и резко вдохнула. Ей нужно было думать о делах, о клиентах, о налогах, хоть о соседском гноме, что снова парковал повозку перед входом. О чём угодно, кроме Кая.

Но стоило закрыть глаза, как перед ней снова возникал его голос, его рука, скользящая по бедру, и жар. Этот проклятый жар, который пробрался под кожу, как зелье, без заклинания.

— Да чтоб тебя, Тарейн, — прошипела Манон и натянула одеяло до подбородка. — Даже в астрал залез.

Она вернулась в постель и зашептала себе под нос контрчары от назойливых образов.

Они не сработали.

Глава 7

Его квартира была будто вырезана из каталога строгости и самоотречения. Высокие потолки с лепниной, серо–бежевые обои с тонким геометрическим узором, тёмная дубовая мебель с лакированной поверхностью. Пол выложен паркетной ёлочкой и отполирован до зеркального блеска. На окнах висели тяжёлые портьеры бутылочного цвета, пропускающие лишь тонкие, словно процарапанные светом, линии. Воздух пах чернилами, воском и старой бумагой.

Письменный стол из красного дерева стоял у окна, строго параллельно стене. На нём лежала аккуратно рассортированная кипа бумаг, чернильница из обсидиана и ручка с серебряным пером.

Кай сидел прямо, как будто даже в одиночестве был под прицелом надзора. Он не читал документы, взгляд его застрял на середине страницы и смысл давно утёк.

Пальцы механически двигались, постукивая по краю бумаги, проверяли чёткость линии чернильной метки. Всё, чтобы не коснуться виска, не потереть шею, не признать, как невыносимо душно стало в этой идеально выверенной тишине.

Перед мысленным взором снова и снова проигрывалась сцена. Вспышка музыки, ее горячее дыхание, ее губы под его губами. Его рука, на её спине и то, как она не оттолкнула.

Впервые за долгое время Кай почувствовал, как ему… тесно. Он медленно снял галстук, потянулся к зеркалу, стоящему на буфете и заглянул в своё отражение. Взгляд был строгий, почти чужой. Он провёл пальцами по воротничку, и перед глазами снова вспыхнула вспышка воспоминания, её дыхание рядом, тёплое касание, пальцы на его подтяжках, вкус лаванды и кофе…

— Она нарушила инструкцию, — пробормотал он вслух, словно для протокола. — Я тоже. Это был побочный эффект. Объяснимая случайность. Конечно.

Он говорил, как будто раскладывал улики, но слова не гасили огонь в животе.

Он провёл рукой по волосам, нервно, как делает только когда теряет контроль. Кай потянулся к пиджаку, но так и не надел его. Тонкий рыжий волос зацепился за подкладку и будто обжег его глаза.

На лице промелькнуло выражение, которое не допустил бы даже наедине с собой, почти нежность.

— Такого больше не будет, — сказал он твёрдо, уставившись в зеркало, словно давая клятву.

Но в отражении он видел не решимость, а что–то другое. Может уязвимость? И едва заметную искру надежды, ту, которую он не мог позволить себе даже наедине. Он моргнул, прогоняя образ мадмуазель Обер, но внутри… всё ещё горело.

Кай заставил себя вернуться к документам и распахнуть папку с отчетом, но так и не взялся писать.

Первая неделя работы Кая в Бюро

Это было его первое настоящее задание. Настоящее дело, с настоящим артефактом и настоящим допуском, с печатью Бюро, с подписью куратора, и с тем ощущением, которое у Кая потом называлось «гордость, перемешанная с дрожью в коленях».

Овальный амулет с гравировкой Солнца и Трёх Врат. Теоретически он был безобиден, но практически был ключом к древней магии подчинения воли, которую Бюро хотело законсервировать навсегда.

— Просто переправь его на склад, — сказал старший напарник, добродушно похлопывая его по плечу. — Я передам его знакомому из Архивного. Он в надёжных руках.

Кай кивнул. Он был новенький. У него ещё не было ни права голоса, ни привычки сомневаться.

Вещь исчезла.

Сначала напарник сказал, что отдал его своему «знакомому». Знакомый потом признался, что «на время» передал его кузине, та «увлекалась коллекционными артефактами». Кузина, в свою очередь, решила, что вещь слишком опасная, и «по дружбе» передарила её гадалке из пригорода.

Гадалка же… влюбилась и вручила амулет своему бывшему, артисту цирка. Через месяц инспекция Бюро получила официальный протест:

«Уважаемые, срочно пришлите кого–нибудь. Слоны отказываются мыться, перестали подчиняться командам, требуют отдельные гримёрки, повышенный паёк и переход на парламентскую форму