Мой голос гремел в этих стенах, как гром.

Иннокентий встал между мной и Северовым-Годуновым, который сел на кровати и продирал кулаком глаза.

— Что-то не похоже, чтобы Его Императорское Высочество знало о вашем уговоре, — произнёс он холодно, нахмурив брови. — Вы обманули меня, господин Дубов!

— Нет… — сказал царевич, зевая. — Я действительно просил его об этом, просто… забыл. Дай мне минуту, Дубов, и я буду готов.

— Шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь… — подгонял я Павла, пока он пробегал мимо меня в ванную комнату. Иннокентий смерил меня недовольным взглядом, но смолчал.

Через минуту с небольшим царевич вышел оттуда. На его ресницах ещё остались капельки воды, а мокрые соломенные волосы прилипли к гладкому лбу. Он выглядел уже более бодрым. Быстрым шагом мы спустились на первый этаж и покинули дворец с другой стороны от той, где я вошёл.

— Там есть небольшая роща, — произнёс Павел, указывая рукой прямо, на восток. — Она скроет нас от любопытных глаз, если ты не против.

— Не против. Свидетели твоего унижения мне не нужны, — произнёс я, шагая в том направлении. Мокрая трава приминалась под моей поступью, туман расступался.

— У-унижения? — в голосе царевича появились нотки страха. — Что ты задумал, Дубов?

— Обычную тренировку, — ответил и затем обернулся через плечо, оскалив зубы. — Для меня.

— О нет… — сглотнул побледневший Павел, но убегать не стал. Пошёл за мной.

Рощица росла в трёх с половиной сотнях метров от дворца. Она широкой полосой раскинулась в обе стороны, отсекая лужайки и сад от небольшого пруда. Сама она в глубину была ещё несколько сотен метров. Голые осины, дубы, рябины с мокрой от росы корой, корявые ветки, сырая листва под ногами.

Мы шагали, разбрасывая её носками ботинок и шурша. Вышли на небольшую поляну. На неё падали косые лучи солнца, ещё слабые, но уже золотые. Зелёные травинки поднимались им навстречу из-под лиственного ковра.

— Сначала разминка, — сказал, — затем пробежка. Повторяй за мной.

— Господи, — услышал я голос Павла, — если это мой последний день на земле, пусть это будет быстро и безболезненно.

— Не трать дыхание, — прервал я его и начал разминку.

Сперва решил разогреть все мышцы, идя сверху вниз. Шея, плечи, грудь, спина с прессом, затем бёдра и голени. От упражнений от моей кожи начал валить пар, а Павел снял тонкую куртку и остался в одной лёгкой рубашке. Его лицо было красным и потным. Я втянул носом влажный воздух — он холодными струйками скользнул в ноздри и опустился в лёгкие.

— Теперь пробежка, — зловеще произнёс я.

— Да куда тут бегать? По поляне? — попытался отшутиться царевич.

— По лесу. От меня.

— От… тебя?

— Да, потому что если я тебя догоню, то отвешу щелбан.

Я подошёл к ближайшему дереву, положил ладонь на шершавую кору, оттянул средний палец, напряг его и резко отпустил. Дерево вздрогнуло, и по нему проползла трещина. Павел при виде этого зрелища судорожно сглотнул.

— А может, не надо?

— Надо, Паша, надо. Это я называю мотивацией через положительное подкрепление.

— П-положительное⁈ — чуть не сорвался на крик царевич, пятясь от наступающего меня. — Что тут положительного?

— Как что? — я удивился, что он не понимает очевидного. — Если я тебя не догоню, то ты не получишь щелбан. Плохо, что ли? Хорошо!

— Я… я всё отцу расскажу!

— Жалкая попытка, Паша. Ты сам меня умолял о тренировках, чтобы стать сильнее. Хочешь сдать назад?

Он снова сглотнул и нахмурился, сжав кулаки.

— Нет.

Я злорадно оскалился и наклонил корпус вперёд. Нас разделяло метра три, не больше. Полтора моих шага.

— То-то же.

Павел бросился наутёк, ломая ветки и кусты, как бешеный кабан. А я бежал за ним, расширяя проход. Мы двигались по лесу вокруг пруда. Я не пытался догнать царевича, который всё время оборачивался, но старался держать одну и ту же дистанцию. На пути попадались вздыбившиеся корни, лощинки и пригорки, покрытые мхом. Воздух был свеж и полон росы, он охлаждал разгорячённую плоть.

В конце концов Павел выбрался на прогулочную тропинку и смог ускориться. Я тоже ускорился. От меня так просто не убежишь.

Царевич бежал хорошо. Мы сделали вокруг пруда круг длиной около полукилометра. Потом ещё один. На третьем царевич начал так громко дышать и топать, что однажды вспугнул стаю уток. Из его движений исчезла гибкость и плавность. Он постепенно переходил в то состояние, когда просто пытаешься не умереть от недостатка кислорода. Я это состояние любил. Ловил с него настоящий кайф уже в процессе.

На четвёртом круге Павел начал замедляться. Я почти догнал его, резко остановился возле старого пня и отвесил ему щелбан. Пень раскололся. Это прибавило прыти царевичу. Он смог пробежать ещё два круга. На исходе шестого споткнулся и упал в кучу опавших листьев. Грязь и чешуйки листвы налипли на его мокрые от пота лицо и шею. Он смотрел прямо вверх на белое небо и глубоко дышал. Я тоже туда посмотрел. Мне показалось, что смотрю на поверхность молочно-ванильной реки, в которой отражаются верхушки деревьев. Настолько подсвеченная изнутри солнцем пелена облаков была однородной.

— Всё… — простонал Павел. — Не могу больше. Давай свой щелбан, Дубов.

Я подошёл, наклонился над ним и рывком поднял на ноги.

— Не лежи, сердце посадишь. Три километра пробежали, нормально. Разогрелись для силовой части.

— С-силовой части⁈ — взвыл царевич, едва стоя на ногах.

— Ага, — кивнул, довольно улыбаясь. — Три минуты передышки.

Я отошёл от него на небольшое расстояние и привалился спиной к дереву. Уже сухая кора стала остужать спину. Чувствовал, как налитые кровью мышцы упираются в ствол.

Попытался почувствовать это дерево позади себя, но ощутил только биение своего сердца и пустоту. Что за чёрт… Ладно. Сегодня аудиенция у короля, а завтра отправлюсь в одно место, которое упоминается в дневниках отца. Может быть, оно сможет помочь с моей проблемой. Но об этом потом…

— Всё, отдых закончен. — Я отлип от дуба, а это был именно он, попытавшись пару раз призвать Инсект. Бесполезно.

— Как? Уже?