Я невольно улыбаюсь и дергаюсь назад, чтобы меня не задавило этим облаком, которое мгновенно пытается проникнуть через дверной проем.

— Что за цирк, — шепчу я, но с лица не слетает веселая улыбка.

Среди шаров я замечаю белый сверток, который привязан к ленточке. Снимаю его аккуратно и разворачиваю.

Появляется четкий почерк и простой текст:

«Ровно в полночь на льду».

Я сразу же выглядываю в коридор, но двери везде закрыты. Ни одной живой души.

Ну, естественно. Кто еще мог так театрально вломиться в мое пространство?

Скажите, как его зовут?! А-ни-си-мов!

Странный он какой-то в последнее время, но все же на его «стрелу» я решаю пойти.

Без четырех минут двенадцатого я выхожу в коридор в черной толстовке. На голове капюшон, на ногах легкие кеды, с которыми можно бесшумно прошмыгнуть в закрытый спорткомплекс.

Все шары забрала в свою комнату, которая резко стала маленькой. Какая участь их ждет решит встреча с Анисимовым. Выбесит — проколю все нафиг. Будет хорошо себя вести, то и шарики еще поживут.

Осматриваясь по сторонам и пытаясь не попасться на камеры, я подбегаю к спортивному комплексу. Приоткрываю дверь, которая уже чудесным образом открыта.

Да, кажется, Ярославу действительно открыты все двери.

Внутри темновато, но дорогу к арене я уже знаю наизусть. Горит несколько прожекторов, лед блестит и только одна крупная фигура на нем нарезает круги.

Ярослав лениво толкает шайбу клюшкой, смотрит себе под ноги.

Что ж, сейчас узнаем, почему ему не спится?

Я не спеша спускаюсь в проходе мимо пластиковых сидений. Он поднимает взгляд на звук моих шагов.

На его лице мелькает усмешка в стиле «я знал, что ты придешь».

Останавливаюсь у бортика.

— Ты? — произношу наигранно.

— Я, — соглашается он, закатывая шайбу к своей ноге. — А ты думала кто? Твой канадский дружок?

Я игнорирую его провокации.

— Зачем позвал? — спрашиваю равнодушно.

Он делает неторопливый круг, будто собирается с мыслью, и останавливается напротив.

— Хотел поговорить, — произносит он спокойным тоном и без своих вечных подъебок.

— И ради этого нужны были шарики? Мог бы просто постучать. Или, не знаю, написать.

— Тогда бы ты не пришла. Понравились шарики? Только честно.

Я делаю шаг к бортику.

— Что тебе нужно, Ярослав?

Он тяжело вздыхает и подкатывает ближе.

— Поиграем на желание?

Его слова меня вводят в ступор. Анисимов кивает на свою клюшку и на ворота, установленные на льду.

— Э-э-э, нет, я не поведусь. Ты же меня раскатаешь тут, как первоклашку.

Уголок его губ дергается.

— Я буду нежным.

— Не верю, — хмыкаю я. — И вообще, это не честно. Это то же самое, если я тебе скажу: кто из нас сделает тройной тулуп, тот и выиграл.

— Да легко, — уверенно отвечает Ярослав и откатывается от меня назад.

И начинает изображать фигуриста. Размашисто, нелепо, будто медведь, который случайно проснулся не в берлоге, а на льду и решил стать чемпионом мира.

Он поднимает руки, парадируя движения поддержки, его лицо невозмутимо.

Ну, артист!

Я прикрываю рот ладонью, чтобы не заржать в голос.

— Господи, остановись, — я опираюсь о бортик и смотрю, как он делает то ли прыжок, то ли попытку завоевать мою симпатию.

Анисимов показательно катается еще пару секунд, и только потом подруливает ко мне. Тормозит боком и из-под коньков вылетают стружки льда.

— Ну как?

— Ты бы проиграл в нашем соревновании, — улыбаюсь я.

— Ты слишком строга ко мне. Вот я бы тебе точно поддался.

— А что ты вдруг стал таким милым? — прищурившись, спрашиваю я. — В чем подвох, Анисимов?

Он недовольно цокает и раскидывает руки в стороны.

— Да почему ты постоянно и во всем ищешь подвохи? Их нет. Мне просто захотелось с кем-то поговорить.

— А чем тебя твои друзья не устраивают?

— Они не поймут.

Ярослав опускает взгляд, ковыряет кончиком лезвия лед.

— Пришел список на драфт, я в нем первый.

— Я и не сомневалась, — отвечаю честно и без иронии.

— У меня был серьезный разговор с твоим отцом, — произносит он дальше. — Все, шутки кончились, Полин.

И теперь он смотрит на меня не как на объект приколов, не как на игрушку своего настроения.

— Знаешь, это все круто, — тихо говорит он. — Только иногда я думаю, а вдруг я правда просру все к чертям.

Я озадаченно смотрю на него. Он психолога во мне нашел что ли?

— Слишком много на меня ставят. И я не могу позволить себе ошибку. Ни одну. Если оступлюсь, то все. Никто второй шанс мне не даст.

Я впервые за весь вечер не знаю, что сказать. Потому что он настоящий сейчас. Не тот бешеный хищник, не пафосный герой, а парень, который боится, но идет вперед.

— И иногда, — он смотрит прямо мне в глаза, — я просто хочу, чтобы хоть кто-то видел меня, а не мой рейтинг. Не номер в списке, не проект, а меня.

Я сглатываю, в груди что-то сдавливает.

Он делает полоборота, собирается отъехать, но замирает.

— Так, а ты почему такая недоверчивая? — спрашивает тихо. — У тебя проблемы с доверием?

Анисимов попал в самую суть, куда никто не добирался. Давно.

ГЛАВА 36

Полина

— Я знаю, что у меня проблемы с доверием, — тихо признаюсь я.

Я отвожу взгляд и поглаживаю пальцами бортик, лед отражает прожектора, и все кажется слишком ярким, аж глаза начинают слезиться.

— Но я не вижу смысла обсуждать это с тобой.

Ярослав оказывается очень настырным.

— Да ладно тебе. Покажи мне кто такая настоящая Полина Терехова? Та, что выгрызла себе титул чемпионки Канады, а потом почему-то сдалась, когда ее обвинили в допинге.

Упоминание об этом режет меня на живую.

— Я ненавижу хоккеистов, — слова выходят резко, будто я выплевываю яд. — Всех до единого.

Анисимов смотрит прямо мне в глаза, а у меня вдруг прорывает, как дамбу.

И все, понесло.

— Мама ушла от отца к хоккеисту. Она просто собрала чемоданы и сказала, что так будет лучше, а я хотела остаться с папой.

Замечаю, как Ярослав сжимает клюшку, но молчит.

— Мы уехали в Канаду. К этому, — сглатываю я, — к ее новому мужу. Тогда он был знаменитым хоккеистом. Громкий, красивый, весь из себя звезда. Все на него смотрели, как на героя. И мама тоже. А потом я узнала, что он ей изменял.

Я скрещиваю руки на груди, становится неприятно, но я погружаюсь в прошлое.

— Потом были другие. Все одного поля ягоды. Кто-то бил, кто-то орал, кто-то делал вид, что она — никто.