Иногда Яр поднимает на меня глаза, и в них горит такой свет, что я теряю дыхание.

— Ты знаешь, — он касается моего колена, — я ведь думал, что хоккей для меня — все. А оказалось, что для меня все — это ты.

И я прячу лицо у него на груди, потому что от таких слов все расплавляется внутри.

Я меняюсь. Он меняется. И мы все время меняемся в одном едином направлении.

В нашу съемную квартиру мы уже выбрали новый матрас, потому что старый скрипел так, что соседи точно знали, когда у нас страсть, а когда просто «обнимаемся и смотрим сериал».

Мы купили одинаковые кружки.

Мы развесили фотографии: наши канадские, московские, смешные и глупые, и среди них одна: где он держит меня на льду, а я счастливо смеюсь.

Иногда, по ночам, я просыпаюсь, смотрю на него, и у меня внутри все сжимается от любви к нему. Я чувствую, что рядом находится тот самый человек, в объятиях которого утихают все тревоги.

Сегодня Ярослав провожает меня до двери:

— Я заберу тебя вечером, — целует в висок. — И приготовлю настоящий ужин.

— Пиццу? — поднимаю бровь.

— Мне казалось, что мы договорились больше не обсуждать мою первую попытку готовить, — грозно говорит Яр, но улыбается.

— Ладно, мой самый любимый форвард. Пиццу так пиццу.

Он прижимает меня к себе и тихо шепчет:

— Я люблю тебя, Полина.

Больше никогда я не усомнюсь в этих словах. Месяц назад я боялась довериться мужчине, а сейчас я боюсь только одного: проснуться однажды и забыть, как это, быть любимой им.

— Я тоже люблю тебя, Яр, — говорю с улыбкой, и в его глазах мелькает вспышка.

Он отпускает меня, но не сразу, каждая секунда для нас на вес золота. И я все же ухожу только затем, чтобы вечером снова вернуться к нему.

В наш общий дом, который мы обустраиваем для себя.

В нашу новую жизнь, в которую я наконец-то верю.