А он неожиданно спросил:

– Вы знаете, где находится улица Забвения?

Мы с Якивом и Варларием растерянно переглянулись. Мне что-то не понравилось в лице Якива. Что-то такое детское в нём проступило… А может, в неверном свете свечей показалось.

– Вроде бы на Заневерской стороне? – неуверенно предположил Варларий.

Профессор отрицательно покачал головой.

– Нет такой улицы, – наконец заявила Кустинда.

– Вот в этом всё и дело! – сверкнув стёклами, сказал Плюнкив. – Поэт проклял целую улицу. Именно на ней жила девица, так неучтиво обошедшаяся с чувствами юноши. И говорили, что улица как бы исчезла. И даже память о ней стёрлась у горожан. Но самое интересное и жуткое произошло с её жителями. Они все умерли. Не сразу, а через некоторое время. Потому что не могли найти выход с улицы. Они сходили с ума один за другим. А потом перемёрли от голода или поубивали друг друга. Но, – профессор снял очки и протёр их салфеткой, – произошёл интересный с научной точки зрения эффект. Мертвецы не упокоились. А, как бы это сказать, сохранили значительную часть способностей, обычно присущих только живым. Ну, то есть, стали теми, кого в просторечье именуют ожившими мертвецами.

– О, Сварх превосходный! Ну зачем вы рассказываете на ночь такие страсти?! – Кустинда даже поднялась со своего стула.

А Варларий заинтересованно спросил:

– Профессор, а какое отношение рассказанная вами история имеет к сошедшему с ума полицейскому?

– Самое прямое. Самое прямое, дорогой баронет. Во времена моей молодости о проклятой улице знали многие. Понятно, это были слухи, домыслы… Но всё же. Однако никто не знал, что перед самой своей смертью поэт сделал предсказание. Что пройдёт трижды по четверти века, то есть семьдесят пять лет, и мертвецы наводнят город. Вот такое проклятие. Или пророчество, как хотите. Хочу вас известить, что семьдесят пять лет прошло. Точнее, почти прошло. Осталась приблизительно неделя.

– Да откуда же это стало известно? – изумился я. – Раз даже улицу все забыли! Откуда взяться такому пророчеству?

– Я уже и так сказал слишком много, – продребезжал Плюнкив. – Добавлю только, что не стоит судить бедного поэта слишком строго. По сути, виноват не он, а та страшная сила, которая вселилась в него в том далёком августе. Это она выплеснулась в строчках его последних стихов. И она возвращается теперь.

– Так почему же вы никого не предупредили? – опять полюбопытствовал я. – Почему не сообщаете в полицию?

– Да потому что я сам не верил в эту чушь, – мало ли что в бреду не наболтаешь! А сейчас поздно – предсказание сбылось. Мертвецы уже среди нас.

Сбоку от меня послышался жуткий всхлип, а затем не менее жуткий хрип. Я повернул голову и увидел Якива, который встал во весь рост, забравшись с ногами на свой стул. Он был бел, как полотно. Глаза его горели безумным огнём.

С воплем «Демоны! Демоны!» он запрыгнул на стол, расшвыривая графины и фужеры, сбрасывая на пол тарелки и кастрюльки с шедеврами маэстро Кальянса.

– Ну вот, профессор! Вот чего вы добились своими глупыми россказнями! – закричала Кустинда. – И что я теперь скажу матушке этого несчастного мальчика?

Профессор, растерянно улыбаясь, что-то бормотал, но тётушка его уже не слушала.

– Шарлатан!!! – вопила она на Плюнкива. – Чокнутый параноик! Эй, кто-нибудь, сюда!!!

В комнату набились официанты и прочая прислуга. Спрыгнув на пол, Якив встал на четвереньки и попытался спрятаться от вооружённых полотенцами слуг под столом. Затем упал навзничь и стал биться, словно диковинная, только что выловленная из океанских пучин рыба. Изо рта у него обильно шла пена. В итоге его всё-таки связали. Кто-то побежал за каретой скорой помощи.

Я выскользнул из кабинета, спустился на первый этаж, где в большом зале гости тоже что-то пили и закусывали у столов, поставленных по периметру. И, не найдя нигде Гобора (вот удивительно, неужели не остался на дармовое угощение?), ушёл восвояси. Аллиулии, кстати говоря, я тоже не заметил. А самым прекрасным было то, что и она не заметила меня.

Так что я вышел на свежий воздух во вполне сносном расположении духа. И ни безумная выходка Нальчича, ни жутковатые истории Плюнкива не особенно омрачили моего настроения. Другое дело, стоило обдумать, какие шаги следовало предпринять в ответ на заключение военного союза между тётей Кустиндой и Аллиулией.

Из раскрытых окон первого этажа донеслись сдавленные крики Якива и нарастающий гомон шокированной публики. Вот завтра будет пересудов по клубам и салонам!

Ночь была душиста и тепла и нежно звала в свои бархатные объятия. Я было подумал, а не прогуляться ли? Но всё же решил ехать домой на извозчике.

Глава 14. Головокружительная новость

Приём был в воскресенье. Весь понедельник я провёл дома, занимаясь самым милым моему сердцу делом – ничегонеделаньем.

Вторник я бездарно потратил на поездку за город. В составе труппы любительского театра «Курам на!» я принял участие в каком-то благотворительном концерте. У меня есть определённые артистические способности, в молодости мне даже прочили блестящую карьеру на театральном поприще. Ну, это дела минувшие.

Так вот, во вторник мы, значит, веселили всякую деревенщину в Пухтино-Кобыльском, выступая за спасение жаб-молокососов от навозных троллей. Или наоборот? Впрочем, неважно. Погода, кстати (вернее, некстати), совершенно испортилась. На весь день зарядил противный холодный дождик. А к вечеру добавился почти ураганный ветер. Домой я вернулся чуть ли не за полночь, уставший, замёрзший и мокрый, словно навозный тролль, которого пытались утопить в деревенском колодце жабы-молокососы. Или наоборот?

Утром в среду заявилась тётя Кустинда.

Я только позавтракал и перебрался в свой кабинет почитать новый выпуск «Приключений Гаспера и друзей». Я уже прилёг на кушетку и открыл книжечку в мягкой цветной обложке. И тут мой чуткий слух уловил какие-то тревожные звуки, доносящиеся из передней. Звуки эти быстро переместились в гостиную, а затем в коридор, ведущий к моему уютному гнёздышку. По мере приближения к двери кабинета звуки становились всё более громкими и угрожающими.

Дверь безо всякого предупреждающего стука распахнулась, и тётя Кустинда, меча гневные взгляды, ворвалась в комнату. Конечно же именно она являлась источником обеспокоивших меня неприятных колебаний воздуха. Уж никак не бедняга Зюв, маячивший за её плечом и что-то мямливший насчёт того, что «монцар отдыхает».

Я присел на кушетке и отложил книжку.

– Тётя Кустинда? Чем обязан? То есть… Я, конечно, безумно рад вас видеть у себя дома, но… никак не ожидал столь