Что они могут сделать? Не убьют, конечно, — кольцо передается от живого живому. Запрут в палаццо? Отправят в Молчаливую обитель? Просто будут бесконечно давить на совесть и родственные чувства, пока она не сломается? А Лаура? Если и есть у нее слабость, то это Лаура…

Эрме не верила, что отец способен на зло по отношению к дочери и внучке. Но жажда власти порой превращает людей в чудовищ. Она помнила братьев Энцо там, в Аранте…

Что ж, все должно быть решено здесь и сейчас. Немедленно.

На скатерти лежал нож для нарезки мяса. Эрме крутанула его, взяла за лезвие и протянула Сандро. Встала, рывком сдвинув тарелки, положила на скатерть правую ладонь. Искра тускло мерцала зеленью.

— Режьте, ваша светлость!

Сандро Гвардари оторопело уставился на протянутый нож.

— Прямо по пальцам, ваша светлость, — повторила Эрме. — Потому что по доброй воле я перстень не сниму. Искра вручена была мне и я не имею права отказаться от нее, покуда не придет назначенный срок! Желаете, чтобы вся Тормара знала, что новый герцог плюнул на могилы предков и нарушил законы семьи и чести — режьте! Опозорьте себя на веки вечные!

Сандро обрел дар речи.

— Сдурела⁈ — завопил он и, вскочив, выдернул нож из руки Эрме, едва не распоров ей пальцы. Швырнул прочь. Лезвие со свистом вошло в дубовую панель. — Тавиньо, она умом тронулась!

— Я тебя предупреждал, брат, — невозмутимо ответил Таорец и, внезапно выпрямившись в кресле, приказал тем резким, не терпящим пререканий тоном, каким командовал своими солдатами.

— Сядь!

Эрме села. Герцог тоже.

— Разорались, будто пьяный сброд, — проговорил Оттавиано. — Остыньте оба. Никто и никогда не собирался отнимать у тебя перстень, Эрме. Раз отец так решил — его воля. Другое дело, что ты не готова, Эрме. Не к Искре — я понятия не имею, что такого в перстне, да и ты, сдается мне, тоже. Но вот к тому, что к перстню прилагается, ты не готова.

Эрме желала бы возразить, но внезапный запал ее угас, и она угрюмо сидела, вцепившись пальцами в край скатерти.

— Да, видел я, как он тебя натаскивал, но не всякая наука идет впрок. И потому Саламандра ты или нет, но принимать решения и лезть в политику мы тебе не позволим. Именно это и желал сказать герцог. Не так ли, Сандро?

— Так, — проворчал герцог, не смотря на Эрме. — И нечего здесь выкаблучиваться.

Сандро тоже было не по себе, поняла она. Возможно, даже чуточку стыдно.

— Ты не думай, что мы тебя прочь вышвыриваем, — успокаивающим тоном произнес герцог. — Земли твои и за тобой останутся. Желаешь заниматься Школой — в добрый путь! Ты еще молода — так и живи в свое удовольствие. Да, и если любовника заведешь, осуждать не будем. Только выбирай кого поприличнее…

— Снова тебя заносит, брат, — поморщился Оттавиано. — Что ты такое говоришь?

— Жизненные вещи, — ответил Сандро. — Присутствовать будешь там, где это положено по церемониалу. Приемы, Советы, как полагается. Но что тебе говорить, решим мы. И чтоб без выкрутасов, Эрме. Без выкрутасов.

Вот значит как. А она-то, дурочка, уцепилась за камень. Как будто в нынешней жизни что-то значат традиции и символы! Сандро оказался неожиданно умнее, чем она ожидала, он просто обошел препятствие. Его не интересовала форма. Лишь суть.

Но что здесь форма, а что содержание? Мысль эта мелькнула и исчезла, утонув в горечи осознания собственной ошибки.

Возразить по сути было особо и нечего. Даже и пожелай она биться с за власть с родным отцом и дядей, что она могла противопоставить им двоим? Ничего. Земли, где она не была ни разу за два года и даже не знает толком, сколько они приносят дохода? Сторонники? Войско? Где все это?

И это против титула, герцогской казны и армии, что обожает Тавиньо Таорца, Спасителя Тормары. Бессмысленно. Смешно. Да и откровенно ненужно.

Она не готова, вот и все.

Глупая девчонка, заносчиво решившая, что ее слабая фигура что-то да значит на игральной доске. Но — раз! И ты уже заперта вне игрового поля. Не готова — значит, принимаешь поражение. И радуйся, что не расплачиваешься ни жизнью, ни свободой.

— Ну, что? — завершив свой монолог, спросил Сандро. — Уразумела, девочка?

— Вы герцог, — ответила Эрме. — Ваша воля — закон для меня.

Таорец смотрел на дочь пристальным взглядом. В уголке его губ таилась колкая усмешка. Над ней, над братом, над всем миром?

— Вот и молодец! — просиял Сандро, словно враз сбросив с плеч тяжкую ношу. — Вот и славно! Вот и решили спокойно, по-родственному… почти без выкрутасов… Давайте выпьем, что ли.

Эрме приподняла кубок. Рука дрожала то ли от тяжести, то ли от пережитого нервного напряжения. Вино пролилось на скатерть темным пятном.

Слишком тяжелая ноша. Слишком тяжелая ноша…

Она сочла разговор законченным и собиралась удалиться, но герцог не отпустил.

— Еще одно дело, Эрме, — хмельной и довольный Сандро положил руку ей на плечо. — Сделай мне одолжение. По-родственному, а? Переберись в матушкины покои.

Эрме недоуменно воззрилась на дядю. Матушкины покои? Но она и сейчас занимает комнаты своей матери. Или?

— Вы имеете в виду комнаты герцогини Оливии⁈ Но они теперь принадлежат вашей супруге…

— Она не может там жить, — Сандро поморщился. — Наотрез отказывается. Говорит, что обстановка слишком строга и непривычна. Черный дуб, резьба, светильники эти… Еще ее мучают какие-то шелесты и шепотки, то и дело знобит и постоянно кажется, что на нее кто-то пялится. И она до жути боится фресок.

Эрме слушала в полном изумлении. В детстве она проводила у бабушки много времени, а вовремя эпидемии снежного жара, после смерти кузенов, и вовсе жила у герцогини. И надо сказать, обстановка там нравилась ей куда больше, чем в ее собственной детской. А еще там была лучшая во дворце ванная, в эклейдском стиле, с водопроводом и дельфиньей мозаикой по стенам.

— Наши бывшие комнаты обещаны Джезу, и свое слово сыну и наследнику я не нарушу. Сделай милость, Эрме, поменяйся с ней, — задушевным тоном попросил Сандро. — Она не спит, бабы ее не спят (этим просторечным словом герцог поименовал фрейлин герцогини). Я к жене ночью не для того иду,