Беспризорникам в колонии Дзержинского повезло больше, чем питомцам Лидии Арманд. Но и утопия А. С. Макаренко просуществовала относительно недолго – до начала 1935 года. В середине 1930-х Макаренко уже занимался литературным трудом, совмещая его с бюрократической работой в аппарате НКВД УССР.

Антон Макаренко с членами коммуны – имени Ф.Э. Дзержинского на летнем отдыхе в Ялте. 1930. Фотохроника ТАСС

В совершенно иную, оттепельную эпоху такая же судьба – ограничения и прямые репрессии – постигла и коммунарское движение, хотя оно, казалось бы, идеально вписывалось в тогдашний государственный тренд. Причины растянувшегося во времени, но неизбежного драматического финала всех наших педагогических утопий – предмет отдельного разговора.

А пока отметим для себя, что одной из естественных причин (но не единственной!) возникновения педагогических утопий было временное совпадение грандиозных замыслов государства и искренних устремлений авторов новых педагогических проектов, готовых эти замыслы реализовывать. Несмотря на недолгое существование, эти проекты обогатили российскую и мировую педагогику обширным арсеналом идей, способов и методов работы с детьми, которые до сих пор используют успешные педагоги в своей деятельности, иногда даже не догадываясь, кому они обязаны своими достижениями. Важно лишь не забывать, что все эти изобретенные приемы и методы несут на себе отпечаток личности их создателей.

В других руках похожие инструменты выглядят зловещими. На все детские колонии Макаренко не хватило. И в то же самое время существовала Первая детская трудовая колония Беломорско-Балтийского комбината. Дети сами следили за порядком: четыре тысячи беспризорников работали под присмотром трехсот таких же беспризорников, специально отобранных и выдрессированных под надзором начальника колонии Видемана. Подобно взрослым гэпэушникам, эти триста сопляков жили в лучших бараках и получали лучшую еду, на руках и на груди носили красную звезду и занимались – подобно взрослым – доносами, следствием, устраивали облавы, обыскивали… Окруженные ненавистью прочих – дикой. А было им всем от десяти до пятнадцати лет.

Несет ли А. С. Макаренко ответственность за такую звериную реализацию его педагогических идей коллективного детского самоуправления и трудового воспитания? Не думаю. Отчуждение идей от их автора с последующим превращением в собственную противоположность в философии не новость.

Но вернемся к парадоксам так называемых серых зон, в которых осуществлялись проектирование и организация педагогических систем.

Глава 3

Доклад М. Н. Гернета «Социально-правовая охрана детства за границей и в России»

Детская преступность и создание детских кодексов

В предыдущей главе говорилось о том, как А. С. Макаренко нашел нишу (серую зону) для реализации своего проекта внутри чекистской системы, которая, в отличие от Наркомпроса, вынуждена была не на словах, а на деле экстренно решать проблему детской беспризорности и роста подростковой преступности. Что и говорить, ГПУ – контора мрачная, вошедшая в историческую память своими злодеяниями. Однако, столкнувшись с реальной проблемой катастрофического увеличения детской преступности на фоне колоссального роста беспризорности как последствия двух войн (мировой и Гражданской), эта организация демонстрирует трезвый, реалистичный подход к решению данной проблемы. Мало того, она опирается на российский дореволюционный опыт, а также на мировую практику, сложившуюся в воюющих странах еще в годы Первой мировой войны.

В этом легко убедиться, ознакомившись с одним уникальным документом. Несколько слов о его происхождении.

Доклад профессора М. Н. Гернета «Социально-правовая охрана детства за границей и в России» был написан по заданию Народного комиссариата просвещения и опубликован в 1924 году в издательстве журнала «Право и жизнь». Прежде всего, в докладе дается широкий обзор, как во всем мире решается жгучая проблема роста послевоенной детской преступности.

«В самом деле, отмена всех тягчайших наказаний, на выдумку которых были так удивительно гениальны уголовные кодексы, начиналась с ребенка. Именно с него начинается отмена пыток, кнута, плетей, смертной казни, ссылки. Именно он, ребенок-преступник, наносит первый удар тюрьме институтами досрочного условного освобождения, условного осуждения, патроната, применение которых начиналось с него, ребенка-правонарушителя, и быстро распространилось и на взрослых преступников, вырывая из цепких рук тюремщика осужденных ранее истечения назначенного судом срока наказания и совсем не давая в эти руки других, которые были новичками на пути преступления.

Прежде чем в „Уголовном Кодексе РСФСР“ 1922 г. появилась статья, провозглашающая, что наказание преследует лишь определенные утилитарные цели, кто разрушил в уголовном праве алтари бога возмездия – наказания как самоцели? Все он же, ребенок-преступник. Он заставил строить для себя исправительные ремесленные приюты, реформатории, земледельческие колонии, послужившие образцами и моделями земледельческих тюрем для взрослых и, может быть, и для тех новых начинаний в области тюремного дела, с которыми выступил министр юстиции Вандервельд в Бельгии, в этой стране одиночных тюрем, предложивший теперь, когда одиночная тюрьма безраздельно без конкуренции царит по всей Бельгии, заменить ее для молодых преступников учреждением принудительного обучения труду, а для взрослых „фабриками-тюрьмами“, „тюрьмами-заводами“.

Последним по времени и самым важным по силе ударом карательной борьбы с преступностью была система так называемых „детских судов“ в Америке, на Западе и в России, где логическим ее завершением и смелым шагом вперед явились после 1917 г. „комиссии о несовершеннолетних, обвиняемых в общественно-опасных действиях“.

Меры медико-педагогического характера и посильное воздействие на социальные причины детских правонарушений – вот новый лозунг борьбы с детской преступностью. Эта борьба должна нести ребенку вместо кары и злобы помощь и любовь, вместо ударов по нему, физически хилому и социально слабому, удары по всем тем преградам, в том числе и чисто социальным, которые не допускают к нему света, воздуха, тепла, знаний и самой „социальной правды“. Этот лозунг еще слишком нов, слишком революционен, чтобы найти отзвук, слышный для всех, и в борьбе с преступностью взрослых. Но если мы напряжем всю силу нашего внимания и прильнем чутким ухом к некоторым новейшим законодательным мероприятиям, мы услышим там отзвук этого лозунга, хотя и заглушаемый старой борьбой с преступностью. Если в „Уголовном Кодексе РСФСР“, германском проекте 1919 г., швейцарском 1918 г., чехословацком проекте 1921 г. мы находим наряду с наказаниями меры социальной защиты и требование при выборе меры борьбы с преступностью обращать большое внимание на предшествующую жизнь преступника, то итальянский проект уголовного кодекса 1921 г. совершенно отказался от термина „наказание“, введя целые главы, не встречающиеся в других кодексах и проектах „о преступниках – душевнобольных“, „о преступниках привычных“, „о несовершеннолетних преступниках“ и пр.»[4].

В документе поражают два факта. Во-первых, это медико-психолого-педагогические подходы, положенные в основу анализа причин роста