Но мало этого, в разгар мировой бойни педагоги воюющих стран идут еще глубже, докапываясь до первопричин роста детской агрессивности, не сбрасывая со счетов медицинские, биологические и психологические факторы, обусловившее это явление.

«У нас, в России, первыми, кто обратил внимание на быстрое возрастание юной преступности, начиная с первого же года войны, были детские судьи, имевшиеся лишь в виде редкого исключения всего в пяти городах. Особый интерес представляет отчет киевского детского судьи Левитского „Детский суд и война“. Этому судье больше, чем какому-нибудь другому судье по делам о несовершеннолетних, приходилось воочию видеть влияние войны на детскую преступность. Детский суд в Киеве стал одним из „тыловых“ учреждений: среди его клиентов были дети галичан, молдован, поляков, венгерцев и других, не говоря уже об украинцах и великороссах. Через Киев прошла волна беженцев и оставила глубокий след в камере детского судьи. Перед ним раскрывались факты, показывающие, из каких слагаемых складывалась сумма роста во время войны преступности несовершеннолетних.

<..>

Приводя чрезвычайно показательные цифры о переполнении детьми воспитательных учреждений при детском суде, докладчица констатировала: „Нам, деятелям детского суда, поставившим себе задачею заменить ребенку недостающую ему опеку, заменить семью, родителей, воздействовать на его заплеванную с детства душу словом убеждения, воспитанием, медленным лечением его тела и души, не знавшей ничего, кроме затрещин, грубости, всяческого издевательства и развращения, нам, силою обстоятельств, приходится мириться, когда видишь воспитателем ребенка городового, а возрождающим тяжко больного ребенка местом – участок и тюрьму или улицу, темную, бесшабашную, подзаборную, алчущую и жаждущую, пьяную денатуратом и развратом“».

Откровенно говоря, для меня стало открытием, что в дореволюционной России существовали детские суды. Надо же, оказывается, ювенальная система правосудия, осуществляющая правосудие по делам несовершеннолетних, зародилась именно у нас, задолго до того, как появилась в Европе!

Война и детство

Приведем еще один важный отрывок из работы М. Н. Гернета:

«Если мы придаем такое громадное значение войне, вскрывшей перед нами гангренозные очаги детской преступности и заставившей повсюду государственную власть обратить свое внимание на попытки остановить дальнейшее распространение заразы, то признаем, что первым и главным виновником появления опасной болезни детской преступности был сам государственный уклад. И он был виновным не только с того момента, когда повсюду оглушительно загремели пушки мировой войны, отнимая отцов у детей и втягивая в борьбу за существование самих детей, а многограннее этого. Впрочем, правительства совсем не были расположены признавать свою вину. Такое признание было бы равносильно самоуничтожению.

Правильное построение системы охраны детства невозможно без выяснения нами этой „вины“ государства. Строя свою „систему“ воспитания детства, этот государственный уклад считал более выгодным для себя совать в протягивавшиеся к нему за книжкой руки похождения и приключения Пата Пинкертона и Шерлока Холмса и припрятывать подальше от них Льва Толстого, „Красный цветок“ Гаршина был запретный плод. Подвиги „доблестного казака Кузьмы Крючкова“, перерезавшего десяток немцев, воспевались в широко распространявшихся брошюрах с его портретом. В результате всего этого воспитания до войны и во время войны представления ребенка о войне не шли далее чисто лубочных. Не внутренняя, скрытая сторона человеческой бойни, а ее внешняя показная сторона поражают ум и сердце детей. Об этом красноречиво свидетельствуют своим содержанием рисунки детей на тему о войне. В ответ на мою анкету о влиянии войны на психику ребенка мною были получены рисунки детей, принадлежавших к различным классам населения г. Москвы. В нашей коллекции имеются и такие рисунки, которые были плодом коллективного творчества детей: прикрепленный к стене картон покрывался рисунками всех детей того или другого класса школы.

Полученные нами рисунки, как и бывшие на публичных выставках детских рисунков, изображают взлетающие кверху, взорванные подводными минами корабли с тонущими людьми, „лихие“ атаки конницы, нанизывающей неприятеля на свои пики, поля сражения с оторванными головами, руками, ногами почти исключительно „неприятельских“ солдат. Грудь „героя“, по представлению ребенка, непременно должна быть увешана Георгиевскими крестами. Жажда этих крестов играла немаловажную роль в стремлении детей на войну, иногда даже более значительную, чем жажда подвигов. В отчете киевского детского судьи мы находим указания на случаи, когда к нему приходили подростки, хорошо ему известные по карманным кражам, и спрашивали его: сколько дают медалей за участие в 14 сражениях, что дают за простреленную ногу и т. п. Один из таких 15-летних героев, переносивший в течение двух месяцев все тягости военной жизни и раненый, но не получивший Георгия, вернулся в Киев, купил себе Георгиевский крест и гордо расхаживал с ним по главной улице, пока не попал в полицейский участок.

Лубочные представления детей о войне приводили к их огрубению. В этом надо искать объяснение увеличения проступков жестокости и грубости, констатируемое германскими и русскими детскими судьями. Подросток, обвинявшийся в нанесении побоев, говорил в свое оправдание: „Теперь не жалься на царапину: теперь и пули терпят“.

Другой, укравший часы, говорил: „Что часы? Десять рублей! Он и сам (потерпевший) теперь десяти рублей не стоит: теперь и не такие за грош пропадают“.

Еще в самом начале войны раздавались предупреждающие голоса против огрубевающего влияния войны на молодежь. Так, например, петроградские педагоги предлагали в своей резолюции „бороться против лубочных представлений о войне, против издевательства и унижения, против активных выступлений детей в тех уличных демонстрациях, которые легко переходят пределы допустимого, зорко следить за отношением учащихся к товарищам не русского происхождения и не допускать грубого к ним отношения“»[5].

Так был поставлен диагноз, выявивший глубинную причину духовного растления детей.

Знаменательно, что все эти прогрессивные и актуальные сегодня, как никогда, подходы к защите детства осуществлялись еще в царской России, углублялись после Февральской революции, а свое логическое завершение нашли уже при советской власти.

После завершения мировой войны в западных странах стали возникать детские кодексы. Здесь мы припозднились, поскольку мировая война переросла у нас в гражданскую. Что, в свою очередь, увеличило количество беспризорных и привело к росту детской преступности. Но к 1924 году такой Детский кодекс в РСФСР был разработан. Он вобрал в себя практически все юридические, социальные и медицинские аспекты защиты детства.

Насколько мне известно, в настоящее время с инициативой принятия детского кодекса выступил выдающийся педиатр, онколог, депутат Госдумы РФ, заместитель председателя комиссии по здравоохранению академик А. Г. Румянцев. Такой единый кодифицированный источник права оптимизировал бы законодательную базу. Это начинание необходимо