Я стараюсь не слушать, но ее голос отзывается в моем теле, заполняет каждое пустое место, оставшееся от болевых точек, отправленных в корзину.

– Твои антитела разрушают твои новые клетки, принимая их за вирусы. А Барьерный риф отторгает зооксантеллы, без которых ему не выжить.

– Что-что он отвергает?

– Микроводоросли. Коралловый риф, по сути своей, это сообщество – животное, растительное и минеральное, управляющее подводной жизнью. Маленькие зверюшки, которые живут на камнях, дают приют микроводорослям, которые их питают, но потепление океанов делает их токсичными, и они отделяются. Именно водоросли дают кораллам цвет и энергию, без них рифы болеют и умирают. За тридцать лет Большой Барьерный лишился половины кораллов. Но, если тебе удастся понизить температуру воды на три градуса, все вернется к норме.

– И как мне это сделать?

– Ты реинформируешь океан. Вернешь его на тридцать лет назад. Как поступил сегодня ночью.

– Я что, охладил воду?

– Нет, омолодил свое тело на четыре года, вернул его в тот момент, когда еще не «подружился» с Бофором. Ты можешь сделать для планеты то, что сделал для собственного здоровья.

Я тщетно притворяюсь безразличным – ее слова вызывают образы и ощущения, возвращающие меня в море. Я закрываю глаза. Пейзаж изменился. Вода стала такой прозрачной и теплой… Я никогда не видел Большой Барьерный риф вживую, только на фотографиях на стене гостиной, но сейчас плыву среди разноцветных рыб, которые там живут.

– Будет плохо, если он умрет?

– Все плохо, когда приходит смерть, дружище. Не для того, кто становится неживым, а для других. Если ты не спасешь Большой Барьерный, тысячи видов погибнут. Если твоя книга не выйдет, наступит конец света.

– Уж так-таки и конец?

– Я слегка утрирую, чтобы тебя мотивировать, но не вру: если снова поверишь в себя, отдашь читателям свои эмоции, сочувствие, бунт, желание, смыслы… Решения, которые помогут решить то, что ждет их в будущем.

Я сглатываю слюну. Рот совсем пересох. Море стало мутным и беспокойным, ноги – тяжелыми и неподвижными. Я открываю глаза, прежде чем пойти на дно, и спрашиваю:

– А как меня спасет риф?

– Вот так.

Я с недоверием смотрю, как она достает из кармана плаща стеклянную бутылочку вроде тех, которые осушал одну за другой папа, когда мы летели на другой конец страны к специалисту по мышечным заболеваниям. Ничего хорошего из этого не вышло.

– Это вода от барьерного рифа?

– Образец взяли на северо-востоке Австралии, – кивает она, отвинчивая пробку.

– Как докажешь, что не налила сюда воды из-под крана?

– Думай что хочешь.

Она не комментирует неожиданный переход на «ты» – я сделал это, чтобы уравновесить силы сторон – и продолжает:

– Эта вода похожа на воду из Лурда, творящую чудеса. Слыхал о Лурде?

– Брехня это!

– В каком-то смысле. В ней нет ничего особенного, никаких терапевтических свойств, разве что память и надежда людей, которые верят. Спасает вера, Тома, а не подпорки.

– Если бы она работала, все бы узнали.

– А все знают. Достаточно поинтересоваться.

Я сцепляю зубы. Моя мать была истовой католичкой, она страстно верила в Пресвятую Деву и чудеса, но ей это не помогло…

Моя гостья не унимается.

– После 1858 года, когда Дева Мария указала маленькой Бернадетт, где находится священный источник, в Лурде случилось семь тысяч двести исцелений, зафиксированных медициной. Церковь признала всего семьдесят.

Я издаю гаденький смешок.

– Это означает, что кюре не такие лохи, как врачи.

– Нет, это доказывает, что Церковь боится чудес, которые не может контролировать. Чтобы тебя «признали» официально, нужно иметь все внешние признаки хорошего христианина. И не гнать волну.

Мне нечем возразить, и я заявляю, что единственное чудо Лурда, которое признают все стороны, заключается в том, что до чертиков загрязненная вода, в которой больные полощут свои микробы, до сих пор никого не убила.

– Не пытайся выглядеть глупее, чем ты есть.

А вот тут она промахнулась!

Сообщаю – как бы между прочим, – что до звания «кавалер Бофора» я получил другое – «кавалер ВП». Раньше таких, как я, называли «сверходаренными», что оскорбляло нормальных кретинов. Если верить тестировавшим меня экспертам, мой потенциал еще выше, поскольку проживу я… недолго. «Ты мчишься на всех парах из-за слабой анатомии», – сказал последний общавшийся со мной специалист. Он хотел поднять больному настроение, и я его поблагодарил. Раннее развитие интеллекта чуть-чуть компенсирует перспективу преждевременной смерти. Оценишь трезво состояние мира и умов – и не захочешь задерживаться на этом свете. Психолог говорил мне: «Если продолжишь развивать свой интеллект в таком темпе, к четырнадцати годам обгонишь по IQ Эйнштейна». Придурок меня убедил. До сих пор я хотел попасть в книгу рекордов Гиннесса с посмертным рекордом 180.

– Пересмотри свои приоритеты, – улыбается клоунесса. – Выжить тебе поможет не состязание с Эйнштейном, но активность твоих действий.

Она вкладывает бутылочку с водой мне в ладонь и осторожно загибает вокруг нее пальцы.

– Ну все, оставляю тебя с Большим Барьерным рифом. Глоток – визуализация – воздействие на температуру, и так в течение двадцати шести минут, до последней капли.

Я вздрагиваю.

– Почему именно двадцать шесть?

– Твое счастливое число, да?

– Несчастливое! Роковое! День моего рождения! Я появился на свет двадцать шестого…

– …и убил свою мать. Я знаю. Но ты ни при чем, число тоже. Двадцать шесть – твоя вибрация, твой ключ настройки… Значение имеет только эффективность. Задание: снизить температуру на три градуса. Как минимум. Ясно? Рассчитываю на тебя. До завтра.

Сначала я решил не делать вообще ничего. Тогда, если завтра она объявит: «Цель достигнута!» – я докажу, что все это полная туфта. Прошло несколько минут, и я задергался: увиливать оказалось еще труднее, чем подчиниться. Я еще никогда так не скучал и сказал себе: «Сомнения оставим при себе, но притворимся. Когда нет времени терять время, можно его убить…»

Смотрю на хронометр моего телефона, сжимаю в кулаке мини-бутылку «Смирновской» и постепенно делаю глотки. Верить не верю, но вроде получается. Действует. На меня, во всяком случае. Переместить воду на тридцать лет назад, в то время, когда я еще не родился. Не существовал даже как проект в головах родителей – они еще не встретились. Пришлось самому перенестись в предыдущую жизнь, и она мгновенно всплыла на поверхность, как будто только того и ждала. Я был дельфином. Потрясающим чемпионом по акробатическим прыжкам и спасению на море, совершенно счастливым в холодной воде. Я уничтожал акул, убивал их ударами носа, как только они начинали угрожать жизням людей-пловцов. Почему я так себя вел? Это был естественный порыв, рефлекс, уважение к почти такой же