– Куда? Я что, новая Бернадетт?

– Поди знай… Каждому времени – свой Избранный. Неграмотная пастушка напомнила людям, что вера творит чудеса. Сверходаренный неизлечимо больной юноша способен указать им лучшее средство для исцеления Земли.

– И это?..

– Внутренние ресурсы. Исцеляющая сила мыслей.

Она оперлась затылком о столбик кровати, скрестила ноги и, как только умолкли бубенчики, спросила:

– Итак, Тома? Фея, инопланетянка, Дева Мария… Кого предпочтешь?

– Мою мать.

Она замерла. Я испытывал ее, хотел узнать, как далеко она готова зайти. Решится или нет отказаться от пропагандистских речуг в пользу ролевой игры. Тщательно подбирая слова, она напомнила, что мама умерла родами, дав жизнь мне.

– Именно так. Здорово, что вернулась за мной. Очень вовремя.

Ее глаза отреагировали за пятнадцать секунд. Слеза из левого глаза скатилась по набеленой щеке и упала на простыню.

– Ладно, – шепчет она, – пусть я призрак твоей матери, но пришла не за тобой. Пока нет. Ты нужен Земле.

– Ты не похожа на женщину на фотографиях.

– Я начинающая. Призрак – все равно что актриса, возвращающаяся на сцену, мне требуется время, чтобы стать героиней.

– А если зритель не поверит, с роли тебя снимут.

– Правильно. Дашь мне шанс?

Я усилил напряжение момента, глядя на неподвижное дерево в углу оконного стекла, а потом сказал, что предпочту ипостась инопланетянки. Даже если никаких пришельцев нет, поверить в них легко.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб, и я прочел в ее взгляде облегчение. Или любовь. Не уверен. Плохо в этом разбираюсь.

– Договорились, Тома. Ты волен выбирать то или иное воплощение, но главное остается неизменным: все связано. Считай, что я прилетела с М87 – вы называете эту огромную яркую галактику Скоплением Девы. А Дева – не кто иная, как Всеобщая Мать, маскирующаяся под фею, чтобы не отпугивать атеистов вроде тебя.

– Ну и?..

Она подняла руки в защитном жесте, чувствуя, что мне надоели увертки.

– Ну и, в качестве инопланетянки, раз уж ты меня видишь в этом образе, я появилась, чтобы улучшить твои человеческие параметры. Сделать тебя эффективнее. Ты блестяще начал спасение кораллового рифа, теперь, если не возражаешь, переключись на пчел.

– Спасибо, нет.

– Почему?

– Не люблю мед, а в прошлом году одна меня укусила.

– Не думаю, что это достаточная причина бездействовать. Или тебе плевать на пчел?

– Ничего против них не имею, но не вижу, в чем срочность.

– Понимаю. Если они исчезнут, 80 % фруктов и овощей, которые опыляют эти насекомые, тоже исчезнут, а ты предпочитаешь сконцентрироваться на том, что касается непосредственно тебя. Ладно, проехали! Как насчет освобождения твоего папы?

Я едва не вскочил от неожиданности – да она все обо мне знает! Фату дала ей полный отчет. Я пожал левым плечом, оно отреагировало лучше остальных моих усталых членов.

– Прекрати кривляться. Они никогда его не выпустят.

– Спорим?

– Что значит – «спорим»?

– Подключись к аварии и расследованию. Достаточно будет аннулировать причину его задержания.

– Не мели чушь! Я не смогу оживить того полицейского!

– Конечно, но сможешь сделать так, чтобы он погиб не по вине твоего отца.

Она заправляет выбившуюся прядь волос под синюю шляпку и продолжает:

– Прокручивай сцену в голове до бесконечности. Он ведет машину, засыпает, съезжает с дороги, и машина врезается в дерево. Тут ты ничего не меняешь, кроме дерева: на нем нет никакого легавого.

– Неужели? А что мне делать с его коллегой, видевшим падение?

– Ненадежный свидетель. Он видел падение, но с другого дерева, а солгал, чтобы усугубить вину подозреваемого, ведь судьи не слишком снисходительны к тем, кто покушается на полицейских. Сконцентрируйся на этом, договорились?

Я не отвечаю. Мне не нравится ее легкомысленный подход к делу моего отца и насмешка над предъявленными обвинениями. Да как она может так себя вести, зная, что это достает меня сильнее проклятого Бофора?! Хуже всего, что она, возможно, права насчет лжесвидетельства. Папу раз двадцать задерживали как экотеррориста, а когда освобождали, он поддавал жару на своей странице в Фейсбуке. На этот раз они наверняка потирают руки от удовольствия, потому что могут обвинить его в куда более серьезных нарушениях, чем повреждение антенн 5G или ветряных двигателей.

– Действовать можешь только ты, – бросает она.

– Хватит на меня давить!

– Брось, Тома! Долой уныние, перестань ждать худшего и пытайся думать о другом. Нужно депрограммировать, изъять, переписать. Вернуться к исходной проблеме, перестроить спусковой механизм.

Она встает, подтягивает шаровары, снимает подтяжки.

– Твой ход, великан: настоящее, прошлое и будущее зависят от тебя. Как только освободишь отца, сумеешь спасти и пчел.

– Тогда им не повезло…

– Как посмотреть. Получишь доказательство, что твоя мысленная энергия имеет силу, не сможешь использовать ее для решения только личных проблем: придется делиться с остальным миром. Обещаешь?

Я даю слово, чтобы она отвязалась.

– Спасибо, Тома.

Она застегнула плащ, и мне до ужаса захотелось задержать ее, сам не знаю почему. Хотелось быть одному, но с ней.

– Как мне тебя называть?

– Выбирай сам.

Я делаю гигантское усилие, поднимаю руку и указываю на оранжевый бейдж с тремя буквами и четырьмя цифрами.

– Пусть будет ATF 2027.

Она улыбается и надевает половинку красного носа-шарика.

– Но ты ведь не ограничишься серийным номером? Дай мне имя, которое первым приходит в голову.

– Как кличку собаке?

– Или имя ребенку. Это важно, сам знаешь. Будь внимателен к вибрациям, которые слово привязывает к человеку. Я доверяю тебе священную миссию.

Обруч, давивший на голову, внезапно разжался. Я ответил:

– Буду звать тебя Марией – не потому, что верю, и не в насмешку.

– Дело твое, и риски тоже твои. Учитывая твою духовность ниже плинтуса, лучше дай мне имя посложнее, придумай его сам. Персонализируй меня.

– Мария-Клоунесса?

– Годится.

Она вышла, щелкнув на прощание подтяжками. На меня это произвело тот же эффект, что накануне, и тот же, что сегодня, когда я думал о ней. Еще долго после ее ухода я словно бы чувствовал стойкий аромат, составленный из напористой любви, природной легкости, придирчивости и печали, скрывающейся за блефом.

Я наклонился влево, взял поильник, сделал глоток и принялся работать над машиной, врезавшейся в дерево без легавого. Решил доказать ей, что ничего не выйдет. И тайно надеялся, что результат докажет мою неправоту.

Я проснулся, почти не чувствуя боли, только плечи ужасно устали, как будто пришлось во сне нести отца на вытянутых