Это была она, и она приложила свой палец к своим устам, давая мне понять, что я должен прислушаться. Но я ничего не слышал. Я отчётливо видел, как по её лицу бегали солнечные зайчики, и как её волосы и тени от листвы спадали на её покрытые белой одеждой груди и плечи.

Пока я так смотрел на неё, теряясь в догадках, что же она скажет, мои мысли продолжали свою тонкую игру.

Игру, от которой они так редко отдыхают, как ночью, так и днём. Я думал: «Какова она, жизнь после смерти? Будем ли мы тогда также воспринимать, видеть, слышать, обонять, вкушать, осязать? Конечно, восприятие вряд ли будет таким достоверным как здесь и сейчас. Так же ясно, как я вижу сейчас вот эти деревья и её милое лицо — да, сейчас, пока я жив и бодрствую — так ясно, я, конечно же, не смогу воспринимать после смерти, когда у меня не будет тела и его органов чувств».

Пока я это думал, она приблизилась ко мне, и я спокойно к ней обратился:

— Это ты, Эмма[8]?

Затем я нерешительно взглянул на неё, как если бы в ней было нечто необычное, и она шёпотом ответила: — Ещё не совсем.

Эти странные слова совсем не удивили меня. В тот момент я очень хорошо понимал, что она хотела сказать этими словами, и я спросил:

— Ты останешься?

Затем я захотел крепко её обнять своими руками. Но увидел, как она отрицательно покивала головой и снова приложила худощавые пальцы к своим устам, делая знак, что я должен слушать. Затем я услышал звуки, напоминающие звуки от дико скачущего животного, бьющего о землю копытами, эхом отдающиеся на лесной дороге. И вдруг, я вспомнил о тяжёлой ответственности, лежавшей на мне, и я знал, что этот топот был связан с этой ответственностью. Это было мне знаком прервать переполнявшее меня безмятежное счастье. И я почувствовал, как мною одолевает ужасный, удушающий страх, который нарастал по мере приближения этого топота.

Но Эмма ласково улыбнулась и сказала:

— Я приду снова.

Затем, в самом конце прямой улицы, где коричневокрасные буки, чередующиеся с тёмно-зелёными елями выглядели очень маленькими, а покрытая светло-зелёным мхом дорога сливалась с небом, я увидел скачущее ко мне животное. Это был чёрный конь или бык — я не мог различить — но он всё приближался и мой страх перерос в панический ужас. Затем, вдруг, на обочине, за деревьями появилось бледное лицо моего отца, и он направился к Эмме, как если бы хотел защитить её, и произнёс такие слова: — Слишком поздно!

После этого случился тот странный переход, который подобен хаотическому смешению двух сфер жизни, сворачиванию пространства и света, момент угнетения с последующим облегчением, как ощущение ныряльщика, который, поворачиваясь под водой, теряет ориентацию, пока не обретёт равновесие, воздух и дневной свет, — переход от сновидения к бодрствованию.

Я видел сон и лишь сейчас я по-настоящему проснулся. И между тем, только мгновенье назад я думал, что не может быть таких ясных и чётких восприятий в житии без тела и без его органов чувств, как те, что я только что пережил, и которые, как оказалось, принадлежали сновидению — т. е. к жизни без тела и его органов чувств. Я был изумлён и потрясён.

Но затем пришло ещё более поразительное, более чрезвычайное воспоминание — Эмма! Я видел её так же ясно, как видел её всегда; её взгляд всё ещё жил в моих глазах, её голос звучал в моих ушах. Это была Эмма, и мы хотели сжать друг друга в тесных объятьях, мы хотели разделить нашу любовь.

Я открыл свои глаза и осмотрел тот мир, в котором я проснулся. Я увидел сухую, бездушную роскошь гостиничного номера, шкафы с зеркалами, толстые красные ковры. С улицы доносились звуки колокольчиков, грохот проезжавших карет и удары кнута. Рядом с моей кроватью находилась другая кровать, и в ней я увидел тёмные, блестящие, растрёпанные волосы, покрывающие белую подушку — это были волосы моей жены.

Меня охватило сильное волнение. Мои мысли и чувства пришли в смятение, подобно пчёлам в потревоженном улье. Тщетно я пытался восстановить спокойствие в душе.

Главенствующим чувством было чувство вины, ужасной, неискупимой вины. Куда большей вины, чем та, что терзала меня после ошибок молодости. Вина по отношению к этой милой, тёмноволосой женщине, которая мирно спала рядом со мною, и которая была моей женой.

Ведь, в конце концов, это была измена — Эмма по-прежнему существовала. Я видел её и разговаривал с ней, и мы любили друг друга так, как я никогда не был способен любить эту другую женщину.

Эмма по-прежнему существует, но где и как?

Затем следующее воспоминание всплыло в моей памяти, которое заставило меня содрогнуться. Я видел не только Эмму, но также и своего отца с нею. И я знал, что это означает. Может ли её столь чёткое явление мне этой ночью быть примером часто обсуждаемого общения с мёртвыми и явлением духов?

Пребывая в волнении, я быстро встал, оделся и вышел. Воздух был чистым и морозно свежим, дым поднимался над домами вертикальными столбами. Была зима…

ГЛАВА 6

ЭКСПЕРИМЕНТЫ В СНОВИДЕНИЯХ

Чтобы воплотить в мире снов какой-либо замысел, я должен решительно настроиться и тщательно всё спланировать. В ходе сновидения, как правило, время слишком быстротечно, события происходят слишком быстро.

Обычно после каждого счастливого сновидения с полным сознанием, я, каждое утро перед тем как встать, составляю план того, что я должен буду сделать в следующий раз в своём сновидении. И затем, каждый вечер перед тем, как отправиться спасть, я ещё раз чётко формулирую и вбиваю себе в память своё решение, так чтобы оно было у меня под рукой в течение тех коротких моментов сознания, как готовый инструмент — как астрономические инструменты у астронома во время короткого солнечного затмения.